Живопись второй половины XVIII века. Становление русской живописи: портрет XVIII века Тест по истории искусств левицкий рокотов боровиковский
Посетитель Русского музея, переходящий из экспозиции иконописи в зал Петра I, испытывает ощущения, похожие на те, что в фильме «Матрица» пережил Нео, принявший из рук Морфеуса красную таблетку. Только что нас окружали одухотворенные образы, яркие цвета и гармонические линии, которые лишь отдаленно напоминали видимое вокруг, но своей нетелесной красо-той представляли в нашем мире закон и порядок, установленные при сотво-рении Вселенной. Добро пожаловать в реальность — переступая порог, мы нисходим в посюсторонний мир темных красок и нарочитой телесности, вылепленных светом рельефных лиц, как будто отслаивающихся от черных фонов. Мы пришли смотреть, но сами оказались под перекрестным огнем взглядов: почти все экспонаты здесь — портреты. С этого времени и на весь наступающий век портрет станет синонимом русской живописи.
История русского портрета XVIII века — это картина визуального самосознания нации, развернутый во времени процесс обретения русским человеком «лица». В Петровскую эпоху происходит привыкание к облику индивида, встроен-ного в социальную иерархию. От сословного стандарта, зафиксированного в доволь-но ограниченном репертуаре поз и выражений лица, портрет идет к выстраи-ванию более тонких отношений между внешностью и внутренним миром персонажа. С приходом сентиментализма именно жизнь души стано-вится ценностью, признаком личности, гармонически сочетающей природу и циви-лизацию. Наконец, романтизм и эпоха 1812 года позволят — наверное, впервые в русском искусстве — родиться образу внутренне свободного чело-века.
Говоря о портрете, нужно напомнить несколько вещей. Прежде всего, в сослов-ном обществе он — привилегия, маркер и одновременно гарант статуса модели. В подавляющем большинстве случаев героями портретов становились пред-ста-вители высших общественных слоев. Портрет, в котором соблюдены и согла--сованы необходимые условности изображения (поза, костюм, антураж и атри-буты), автоматически удостоверит высокий социальный статус своего персо-нажа. Портрет отражает и транслирует стандарты социального поведения . Он словно говорит: «Перед тобой благородный человек . Будь подобен ему!» Так, дворянский портрет в течение столетий представляет не только вельможу-деятеля, но и человека, которому присуща изящная непринужденность, то есть свойство, которое издавна служило телесным выражением благородства и вос-пи-тания, а следовательно, принадлежности к элите.
Портретная живопись — своего рода промышленность. Сам характер портрет-ного рынка предполагает высокую степень унификации. Портреты достаточно четко делятся на торжественные (парадные) и более камерные (приватные). Они, в свою очередь, предполагают определенный набор форматов, поз и атри-бутов, а также соответствующий прейскурант, который учитывает, сам ли художник исполнял портрет от начала до конца или поручал менее ответ-ственные участки работы подмастерьям.
С первых своих шагов в Древнем мире портрет играл роль магическую: он буквально замещал изображаемого и продлевал его бытие после смерти. Память об этих архаических функциях сопутствовала портрету и тогда, когда он стал одним из жанров живописи и скульптуры Нового времени. Она пере-давалась, в частности, литературными произведениями, которые описывали воображаемую коммуникацию с портретом: поэтические «собеседования» с ним, истории о влюбленности в портреты, а в эпоху романтизма — страшные рассказы об оживающих изображениях. В них обязательно говорится, что пор-трет «как живой», он «дышит», ему не хватает только дара речи и т. п. Как пра-вило, описываемые поэтами картины были плодом их воображения. Однако сама традиция, сохраняемая словесностью в течение столетий, задавала способ восприятия портрета и напоминала о том, что он принадлежит не только миру искусства, но напрямую связан с проблемой человеческого существования.
Классическая теория искусства невысоко ценит портрет. Соответствующее место этот жанр занимает и в академической иерархии. В конце XVIII века, например, считалось, что «в портретном… роде всегда делается только одна фигура, и по большей части в одинаковом положении… Не можно сей род… сравнять с историческим…». В эту пору портретная живопись, связанная с подражанием несовершенной натуре, не должна была стать престижным заня-тием. Между тем в России сложилась иная ситуация: востребованный общест-вом портрет стал одним из наиболее верных путей художника к успеху. Начи-ная с Луи Каравака, Ивана Никитина или Георга Гроота создание портре-тов было одной из главных задач придворных живописцев. Но художник первой половины — середины XVIII века все еще многостаночник: шереметев-ский крепостной Иван Аргунов выполнял разнообразные прихоти хозяина и завер-шил свой путь домоправителем, оставив живопись; Андрей Матвеев и Иван Вишняков надзирали за зодчими и декораторами Канцелярии от строе-ний; сходные обязанности были у Алексея Антропова в Синоде. Однако за одну лишь копию собственного коронационного портрета Петра III, заказанную Сенатом, художник получил 400 рублей — всего на треть меньше своего годового синодского жалованья.
Алексей Антропов. Портрет Петра III. 1762 годС основанием Академии художеств в 1757 году ситуация стала меняться. Прежде русский портретист, подобно ренессансному подмастерью, учился ремеслу в мастерской практикующего художника или брал уроки у заезжей знаменитости. Сорокалетний Антропов совершенствовался под руководством Пьетро Ротари — переселившегося в Россию живописца с европейской репута-цией. Аргунов учился у Гроота, и по повелению императрицы сам наставлял живописи «спавших с голоса» певчих, среди которых был будущий историче-ский живописец Антон Лосенко. Теперь же в основу образования художника был положен проверенный поколениями целостный метод. Портретный класс в Академии был основан в 1767 году.
Несмотря на, каза-лось бы, невысокий ста-тус жанра, из девяти окончивших Академию учеников первого приема пятеро выпустились как портретисты, и лишь двое специали-зировались на историче-ской живописи. Портреты занимали важное место на академиче-ских выставках и позволяли художнику сделать полноценную карьеру — стать «назначенным» (то есть членом-корреспондентом) или даже академиком. Боровиковский полу-чил первое звание в 1794 году за изображение Екате-ри-ны II на прогулке в Цар-скосельском парке, а через год — второе, за портрет великого князя Констан-тина Павловича. Портрет человека творческой профес-сии сам по себе мог символически повы-шать его статус. Левицкий изобразил архитектора Кокори-нова в 1769 году по стандарту портрета государственного дея-теля: ректор Академии художеств при шпаге и в роскошном костюме стои-мо-стью в его годовое жало-ванье исполненным благородства жестом указывает на секретер с академиче-ской казной, печать Академии и ее план. Через четыре года художник буква-льно воспроизведет эту схему в портрете вице-канцлера князя Голицына.
Владимир Боровиковский. Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке. 1794 год Государственная Третьяковская галерея
Владимир Боровиковский. Портрет великого князя Константина Павловича. 1795 год Чувашский государственный художественный музей
Дмитрий Левицкий. Портрет А. Ф. Кокоринова. 1769 год
Дмитрий Левицкий. Портрет вице-канцлера князя А. М. Голицына. 1772 год Государственная Третьяковская галерея
Вторая половина столетия открывает перед портретистом альтернативу — рабо-ту по частным заказам. Федор Рокотов происходил, скорее всего, из кре-пост--ных, но выслужил дворянство по военному ведомству. Когда его карьера в Академии художеств не задалась, он в 1766-1767 годах переехал в Москву, и родовитая знать старой столицы составила обширную клиентуру художника. На его примере мы можем составить представление о положении востребован-ного живописца. За написанный по собственному почину царский портрет Ека-терина наградила Рокотова 500 рублями. Первый историограф русского искус-ства XVIII века Якоб Штелин свидетельствует, что еще в Петербурге художник был «столь искусен и знаменит, что не мог один справиться со всеми заказан-ными ему работами… Он имел у себя в своей квартире около 50 пор-третов, очень похожих, на них ничего не было закончено, кроме головы [это наверняка предполагало участие подмастерьев]». Если в 1770-х годах его стан-дартный портрет стоил 50 рублей, то в 1780-х он оценивался уже в сотню. Это позво-лило художнику приобрести участок земли за 14 000 рублей, построить на нем двухэтажный каменный дом, стать членом Английского клуба и заслу-жить раз-драженное замечание современника: «Рокотов за славою стал спесив и важен».
Федор Рокотов. Коронационный портрет Екатерины II. 1763 год
Государственная Третьяковская галерея
Контраст между иконописью и портретом XVIII века наглядно показывает ради-кальность петровской революции. Но европеизация изобразительных форм началась раньше. В XVII веке мастера Оружейной палаты и другие изографы создали гибрид иконы и портрета — парсуну (от слова «персона», кото-рое в первой половине XVIII заменяло в России слово «портрет»). К концу XVII столетия парсуна уже вовсю использует схему европейского парадного пор-тре-та, заимствованную через Польшу и Украину. От портрета пришла задача — облик человека в его социальной роли. Но изобразительные средства во мно-гом остаются иконными: плоскостность формы и пространства, услов-ность строения тела, поясняющий текст в изображении, орнаментальная трак-товка одеяний и атрибутов. Эти особенности и в XVIII столетии долгое время сохра-нялись в провинциальном дворянском портрете, в портретах купечества и ду-хо-венства.
Портрет царя Алексея Михайловича. Парсуна неизвестного русского художника. Конец 1670-х — начало 1680-х годов
Государственный исторический музей
Учившийся в Италии петровский пенсионер Иван Никитин — первый русский мастер, «забывший» про парсуну. Его портреты довольно просты по компози-ции, он использует лишь несколько иконографических типов, редко пишет руки и предпочитает темную цветовую гамму . Его портреты часто отмечены особым правдоподобием, лицо трактуется подчеркнуто рельефно, узнавае-мость превалирует над идеализацией. Канцлер Гавриил Головкин — идеальный образ меритократической монархии Петра: выхваченную светом вытянутую пирамиду фигуры венчает овальное лицо в обрамлении парика. Спокойное достоинство, гордость и уверенность в себе сообщают герою и сдержанная, но естественная поза, и встречающий зрителя прямой взгляд. Парадный кам-зол с орденами и лентой почти сливается с фоном, поз-воляя сосредоточить все внимание на лице. Темная среда выталкивает Голов-кина наружу, кисть его левой руки обозначает границу пространства полотна, а филигранно вы-писан-ный голубой орденский бант словно бы проламывает ее, выходя в наше простран-ство. Этот живописный трюк, форсирующий иллю-зию присутствия, одно-временно помогает сократить психологическую и социаль-ную дистанцию между моделью и зрителем, непреодолимую в допетровской парсуне.
Иван Никитин. Портрет государственного канцлера графа Г. И. Головкина. 1720-е годы
Государственная Третьяковская галерея
Вернувшийся из Нидерландов Андрей Матвеев около 1729 года создал свой портрет с молодой женой. Если согласиться с этой общепринятой сегодня идентификацией, то перед нами не просто первый известный автопортрет русского живописца. В этом изображении разночинцев представлено неожи-данное для России той поры равновесие мужчины и женщины. Левой рукой художник церемонно берет руку спутницы; правой, покровительственно при-обняв, направляет ее к зрителю. Но весь формальный смысл этих жестов доми-нирования и присвоения неожиданным образом стирается. В очень несложно организованном полотне женская фигура не просто находится по правую руку от мужчины, но и занимает ровно такое же картинное пространство, что и он, а головы супругов расположены строго по одной линии, словно замершие на одном уровне чаши весов.
Андрей Матвеев. Автопортрет с женой. Предположительно, 1729 год
Государственный Русский музей
Портрет середины столетия — это по большей части изображение не личности, а статуса. Характерный пример — супруги Лобановы-Ростовские кисти Ивана Аргунова (1750 и 1754). При всей узнаваемости персонажей перед зрителем прежде всего «благородный вельможа» и «любезная красавица», положение которых раз и навсегда зафиксировано форменным мундиром, горностаевой мантией и платьем с серебряным шитьем. Художник середины XVIII века — русский и иностранный — исключительно тщательно передает костюм и его элементы: ткань, шитье, кружева; подробно выписывает драгоценности и на-грады. В этих портретах Аргунова тело персонажа сковано пространством, развернуто вдоль плоскости холста, а ткани и украшения выписаны с такой детализацией, что заставляют вспоминать парсуну с ее декоративностью и особым, поверхностным видением человеческого тела.
Иван Аргунов. Портрет князя И. И. Лобанова-Ростовского. 1750 год Государственный Русский музей
Иван Аргунов. Портрет княгини Е. А. Лобановой-Ростовской. 1754 год Государственный Русский музей
Сегодня мы больше ценим те произведения русского портрета XVIII века, в ко-торых условный образ кажется утратившим цельность, а декорум (баланс иде-ального и реального в портрете) нарушен в пользу правдоподобия. Очевид-но, отсюда проистекает обаяние, которым наделено для современного зрителя изо-бражение десятилетней Сарры Фермор (1749). Подчиненный ее отца по Кан-целярии от строений Иван Вишняков представил ребенка в образе взрослой девушки , вписав хрупкую фигурку в парадную композицию с колонной и зана-весом на заднем плане. Отсюда и притягательность таких изображений, где лишенное внешней красивости лицо словно бы выступает залогом правдивой передачи характера: таковы антроповские портреты статс-дамы Анастасии Измайловой (1759) или Анны Бутурлиной (1763).
Иван Вишняков. Портрет Сарры Элеоноры Фермор. 1749 год Государственный Русский музей
Алексей Антропов. Портрет статс-дамы А. М. Измайловой. 1759 год Государственная Третьяковская галерея
Алексей Антропов. Портрет А. В. Бутурлиной. 1763 год Государственная Третьяковская галерея
В этом ряду стоят и портреты четы Хрипуновых кисти Аргунова (1757). Козьма Хрипунов, пожилой мужчина с массивным носом, сжимает в руках лист сло-жен-ной бумаги и, словно оторвавшись от чтения, останавливает зрителя ост-рым взглядом. Его молодая супруга держит в руках раскрытую книгу и со спо-койным достоинством глядит на нас (по данным исповедных книг, Феодосии Хрипуновой вряд ли больше двадцати лет: персонажи портретов XVIII века часто выглядят старше своего возраста). В отличие от современной Франции, где в эпоху Энциклопедии книга не была редкостью даже в аристократическом портрете, персонажи русских полотен XVIII века очень редко представлены за чтением. Небогатые атрибутами и сдержанные по манере портреты четы Хрипуновых в Европе были бы отнесены к портретам третьего сословия, отра-жающим ценности Просвещения. В них — как, например, в портрете врача Леруа работы Жака Луи Давида (1783) — важен не статус, а деятельность героя, не благообразие облика, а честно предъявляемый характер.
Иван Аргунов. Портрет К. А. Хрипунова. 1757 год
Иван Аргунов. Портрет Х. М. Хрипуновой. 1757 год Московский музей-усадьба «Останкино»
Жак Луи Давид. Портрет доктора Альфонса Леруа. 1783 год Musée Fabre
С именами Рокотова и Левицкого впервые в России Нового времени связыва-ется представление о строго индивидуальной манере, которая словно подчи-няет себе модели: теперь можно смело говорить о даме, «сошедшей с полотна Рокотова», о кавалере «с потрета Левицкого». Различные по манере и духу, оба живописца заставляют увидеть в своих портретах не только изображения кон-кретных людей, но и ощутить живопись как таковую, которая воздействует мазком, фактурой, колоритом — вне зависимости от сюжета. Очевид-но, это свидетельство постепенного изменения статуса художника, его самооценки и формирующегося общественного интереса к искусству.
Рокотов — первый в России мастер эмоционального портрета. Становление его манеры связано с воздействием итальянца Ротари, чьи девичьи «головки» при-нято считать пикантными безделушками рококо. Но Рокотов мог увидеть в них пример разнообразных, тонких, ускользающих интонаций — того, что отличает образы самого русского художника. От темного фона предшествен-ников Роко-тов уходит к фону неопределенному, подобному дымке, не столько прибли-жа-ю-щему фигуру к зрителю, сколько впитывающему ее. Облаченное в мундир или платье тело приобретает подчиненное значение, лицо теперь полностью доминирует. Стоит присмотреться к тому, как Рокотов пишет глаза: в таких вещах, как знаменитый портрет Александры Струйской (1772), зрачок написан сплавленными мазками близких цветов с ярким бликом, — взор теряет яс-ность, но приобретает глубину. Неотчетливость окружения, сглаженность контура наряду с затуманенным, но насыщенным взглядом героев создают не имеющее аналогий в русском портрете ощущение многомер-ности характера, в котором — прежде всего у женщин — определяющую роль играют эмоции. В этом отношении рокотовские персонажи — люди сентимен-тализма, в кото-ром приоритетны не социальные роли и амбиции, а эмоциона-ль-ная глубина и душевная подвижность человека.
Федор Рокотов. Портрет А. П. Струйской. 1772 год
Государственная Третьяковская галерея
Кажется неслучайным, что изощренная, но лишенная внешних эффектов манера Рокотова оформилась в Москве с пестуемой ею традицией частной жизни , семейственности и дружества. В это же время в аристократической и придворной екатерининской столице, следящей за мировыми художест-венными модами, расцвел самый блестящий живописец России XVIII века — Дмит-рий Левицкий. В творчестве этого выходца из семьи украинского священ-ника, окончившего петербургскую Академию художеств, русская живопись впервые вышла на европейский уровень. Он был наделен даром создавать полнокровные и благородные образы, способностью к завораживающе точной передаче разнообразных фактур — тканей, камня, металла, человеческого тела. При этом целый ряд его произведений вводил русское искусство в контекст передовых умственных движений эпохи.
Так, актуальные для русского Просвещения идеи подчинения самовластия закону были воплощены Левицким в картине «Екатерина II —законодатель-ница в храме богини правосудия» (1783). Парадный портрет правителя всегда воплощает его официальный образ. Полотно Левицкого — уникальный случай, когда изображение монарха, полностью отвечая канонам жанра, является посла-нием общества государю, передает чаяния просвещенного дворянства.
Дмитрий Левицкий. Портрет Екатерины-законодательницы в храме богини Правосудия. 1783 год
Государственный Русский музей
Императрица в лавровом венке и гражданской короне, жертвуя своим покоем, сжигает маки на стоящем под статуей Фемиды алтаре с надписью «для общего блага». На постаменте скульптуры вырезан профиль Солона — афинского зако-но-дателя. Имперский орел восседает на фолиантах законов, а в раскры-ваю-щем-ся позади царицы море виден русский флот под Андреевским флагом с жез-лом Меркурия, знаком защищенной торговли, то есть мира и процве-та-ния. Помимо просветительской идеи верховенства закона, здесь возможны и иные полити-че-ские обертоны. Высказывалось предположение, что полотно должно было стать центром ансамбля портретов Думы кавалеров ордена Св. Владимира и рас-полагаться в царскосельской Софии, таким образом входя в идеологиче-ский аппарат Екатерины.
Этот портрет, программа кото-рого принадлежит Николаю Львову, а заказ — Александру Безбородко, был, вероятно, первым произведением русской живо-писи, которое оказалось обще-ственным событием. Он созвучен появившейся в том же 1783 го-ду оде Держа-вина « ». Тогда же Ипполит Богданович напечатал станс к художнику, на который Левицкий , раз-вернув идео-ло-гическую програм-му портрета, — первый случай прямого обра-щения рус-ского живописца к пуб-лике. Таким образом, портрет принял на себя функ-ции повествовательного исторического полотна, которое оформ-ляет вол-ную-щие общество идеи и ста-новится событием для относительно широкой ауди-тории. Это один из первых признаков нового для России про-цесса: изобра-зительное искусство перестает обслуживать утилитарные потреб-ности элиты (репрезен-тация политических и личных амбиций, украшение жизни, визуа-лизация знания и т. п.) и посте-пенно становится важным элемен-том нацио-нальной культуры, организуя диалог между различными частями общества.
Семь полотен серии «Смолянки», написанные в 1772-1776 годах, изображают девятерых воспитанниц Смольного института благородных девиц разных «воз-растов» (периодов обучения). Это памятник , эксперименту, в котором отразились ключевые идеи европейского Просве-ще-ния: воспитание нового человека, передовое образование для женщин. Они также наглядно свидетельствуют о постепенном изменении отношения к пери-одам человеческой жизни : если прежде ребенок в русском портрете представ-лялся, как правило, маленьким взрослым, то смолянки демонстриру-ют шаги на пути к отрочеству, которое именно в этой портретной серии впервые высту-пает отдельным, самостоятельным этапом. Девушки танцуют, исполняют теа-тральные роли, но два замыкающих серию изображения «стар-ше-курсниц» Гла-фиры Алымовой и Екатерины Молчановой словно подводят итог, воплощая две ипостаси просвещенной женщины. Алымова играет на ар-фе, представляя ис-кус--ства, которые ассоциируются с чувственной природой человека. Мол-ча-нова репрезентирует интеллектуальное начало. Она позирует с книгой и вакуум--ным насосом — современным инструментом, позволяющим исследо-вать материаль-ную природу мира. Из портретного атрибута он превра-щается здесь в знак основанного на научном эксперименте передового знания.
Дмитрий Левицкий. Портрет Феодосии Ржевской и Настасьи Давыдовой. 1771–1772 годы Государственный Русский музей
Дмитрий Левицкий. Портрет Екатерины Нелидовой. 1773 год Государственный Русский музей
Дмитрий Левицкий. Портрет Екатерины Хрущевой и Екатерины Хованской. 1773 год Государственный Русский музей
Дмитрий Левицкий. Портрет Александры Левшиной. 1775 год Государственный Русский музей
Дмитрий Левицкий. Портрет Екатерины Молчановой. 1776 год Государственный Русский музей
Дмитрий Левицкий. Портрет Глафиры Алымовой. 1776 год Государственный Русский музей
Дмитрий Левицкий. Портрет Натальи Борщовой. 1776 год Государственный Русский музей
Произведения Владимира Боровиковского, ученика и земляка Левицкого, наглядно показывают, что сентименталистские ценности в последние десяти-летия XVIII века стали основой репрезентации частного человека. Теперь пор-трет отчетливо расслаивается на парадный и приватный. Нарочитой роскошью блещет изображение «бриллиантового князя» Куракина (1801-1802), прозван-ного так за любовь к драгоценностям и показной пышности. Подобно ряду полотен Гойи, оно показывает, что великолепие живописи становится одним из последних доводов в пользу величия аристократии: сами модели уже не всегда способны выдержать тот пафос, который диктуется жанром.
Владимир Боровиковский. Портрет князя А. Б. Куракина. 1801-1802 годы
Государственная Третьяковская галерея
Харак-терный для «эпохи чувствительности» гибрид представляет собой изо-бра-же-ние Екатерины II в Царском Селе (см. выше). Портрет в рост на фоне памятника военной славы выдержан в подчеркнуто камерном модусе: он пред-ставляет государыню в шлафроке в момент уединенной прогулки в аллеях парка. Пор-трет не понра-вился Екатерине, но, скорее всего, подсказал Пушкину мизан-сцену встречи Маши Мироновой с императрицей в «Капитан-ской дочке». Именно у Борови-ковского пейзаж впервые среди русских худож-ников стано-вится постоянным фоном портрета, обозначая целый комплекс представлений, связанных с иде-ями естественности, чувствительности, част-ной жизни и еди-не-ния родствен-ных душ.
Природа как проекция душевных переживаний — характерная черта культуры сентиментализма, говорящая о том, что внутрен-ний мир человека становится безусловной ценностью. Правда, во многих произведениях Боро-виковского «причастность природе» персонажа приобре-тает характер клише, свидетель-ствующего о том, что чувствительность и естественность превра-тились в моду. Особенно это заметно в виртуозно исполненных женских портретах , следую-щих идеалу юной «природной» кра-соты и калькирующих позы и атрибуты модели. С другой стороны, эта рамка пасторального портрета позволяла включать в число персонажей крепостных. Таковы, например, «Лизынька и Дашинька» (1794) — дворовые девушки покро-вительствовавшего живописцу Львова, почти неотличимые внешне от молодых дворянок.
Владимир Боровиковский. Лизынька и Дашинька. 1794 год
Государственная Третьяковская галерея
Если в лице Левицкого и Боровиковского русская живопись стала в ряд с со-временными художественными веяниями, то следующее поколение русских пор-тре-тистов решило новую задачу: их искусство наконец выстроило диалог с великой живописью Европы XVI-XVII веков, традиция которой в допетров-ской России отсутствовала. Предпосылками для него стало формирование еще в Екатерининскую эпоху уникальной по качеству коллекции Эрмитажа, а также длительные поездки за рубеж успешно окончивших Академию молодых худож-ников. Карл Брюллов конструировал собственный образ по лекалам «старого мастера» и вместе с тем воссоздавал на русской почве великолепие вандейков-ского парадного портрета с его симфонической роскошью колорита («Всад-ница», 1831; портрет сестер Шишмарёвых, 1839).
Орест Кипренский. Портрет отца художника Адама Карловича Швальбе. 1804 год Государственный Русский музей
В портрете Пушкина (1827) диалог с традицией выстраивается на уровне ико-нографии, все еще понятной европейцу рубежа XVIII-XIX веков. Скрещенные на груди руки и устремленный в пространство взор поэта представляют собой отголосок персонификаций меланхолии — темперамента, который начиная с эпохи Возрождения рассматривался как признак гениальности.
Орест Кипренский. Портрет А. С. Пушкина. 1827 год
Государственная Третьяковская галерея
Коллективным героем произведений Кипренского стало поколение 1812 года. Эти портреты отличаются беспрецедентной в русском искусстве раскован-ностью «поведения» персонажей. Показательно сопоставление «формального» портрета полковника Евграфа Давыдова (1809) и серии графических портретов участников Отечественной войны 1812-1814 годов (Алексея Ланского, Михаила Ланского, Алексея Томилова, Ефима Чаплица, Петра Оленина и других, все — 1813). Первый варьирует характерный для Европы XVIII и начала XIX века тип дво-рянского портрета. Поза Давыдова не просто демонстрирует отрешенную непринужденность, она иконографически облагораживает персонажа, посколь-ку восходит к знаменитому «Отдыхающему сатиру» Праксителя: совершен-ство классической статуи гарантирует достоинство героя полотна. Но чувст-венный телесный покой сатира — лишь оборотная сторона его живот-ной нату-ры, и Кипренский великолепно пользуется этой памятью прототипа (одновре-менно знаковой и пластической), создавая образ героя, пребывающего в рас-слаб-лен-ном покое, но способного распрямиться, подобно пружине. Каждый из каран-дашных портретов молодых «ветеранов» также в некоторой степени подчинен какому-либо портретному клише, но вместе они демонстри-руют небывалую графическую свободу и разнообразие формальных решений: пово-ротов тела, наклонов головы, жестов, взглядов. В каждом отдельном случае художник шел не от заранее заданных ролей, а от раскрывающейся перед ним личности. Эта непринужденность героев вместе с демонстративной легкостью исполне-ния выступают зримым воплощением внутреннего «само-стояния» поколе-ния — небывалого до той поры в русской истории ощущения свободы.
XVIII век в жанре портрета – это и целая галерея нюансов женской души, с её порывами и глубиной жизни.
Характерная черта «рокотовского женского типа» – гордо посаженная голова, удлиненный разрез чуть прищуренных глаз, рассеянная полуулыбка – «сочетание утонченного довольства и грусти, которая почти не поддается описанию». Эти черты наблюдаются уже в портрете Е. Н. Орловой, урожденной Зиновьевой, который еще амбивалентен (двойственен) по своей концепции: Орлова в белом атласном платье с горностаевой мантией, с лентой св. Екатерины и усыпанным бриллиантами портретом императрицы на груди представлена в репрезентативном (представительном), «сословном виде», но «сословность» уживается с интимностью настроения, как надменность всего облика; самоуверенность – с задумчивостью и грустью во взгляде. Для Рокотова характерно движение от трепетности и зыбкости душевного мира (например, портреты «Струйской» и «Неизвестной в розовом платье») до создания образа женщины, способной на самостоятельное суждение о мире – портрет В. Н. Суровцевой, притягательная сила которого заключена в одухотворенности и тонкой задушевности образа. Рокотов как бы показывает, что есть иная красота, кроме внешней, он создает в этом портрете представление о женской красоте прежде всего как красоте духовной. Легкая грусть и даже некоторая душевная усталость не исключают большой внутренней сдержанности, высокого достоинства и глубины чувства.
Левицкий создает серию портретов воспитанниц Смольного института благородных девиц – «смолянок» – единый художественный ансамбль (семь портретов: портреты Ржевской и Давыдовой, Нелидовой, Хованской и Хрущевой, Борщевой, Молчановой, Алымовой). Общий замысел – тема победительной юности, искрящегося веселья, особой жизнерадостности мироощущения; в них прослеживается единый декоративный замысел. «Смолянки» – это парадные портреты. Но Левицкого интересовал и другой подход к модели: он стремился к раскрытию потаенной, глубоко закрытой от поверхностного взгляда жизни. И чаще всего это получалось у него с моделями, душевно, а главное, духовно ему близкими.
Боровиковский выработал нечто вроде композиционного канона женских (а это всегда женские) портретов: поясной (редко поколенный) срез фигуры, опирающейся на дерево, тумбу и др., в руке цветок или плод. Фон всегда природный. Фигура размещена как бы на стыке светлого (небо) и темного (купы деревьев) (например, портрет Лопухиной). Иногда не только постановка фигуры, но даже платье и украшения повторяются из портрета в портрет, как в изображениях Е. Н. Арсеньевой (1796) и Скобеевой (вторая половина 1790-х гг.). Белое платье, жемчужный браслет, яблоко в руке – все повторяется, не говоря уже об общих высоких живописных качествах: ясной пластичности формы, изысканной живописности, прекрасно разработанной воздушной атмосфере, – а образы совершенно различны.
Три замечательных художника второй половины XVIII в. – Рокотов, Левицкий и Боровиковский – разрабатывали одну систему типологии портретного жанра и шли от рококо и барокко к классицизму, а Боровиковский и дальше – от сентиментализма к романтизму, но всемиими руководила одна мечта об идеале, который каждый из них толковал по-своему, в силу своего мироощущения и степени таланта.
Таким образом, XVIII век, с одной стороны, явился основой формирования национальной культуры , с другой – способствовал чёткой полярности двух типов культуры – дворянского и народного (сохранившего традиции языческой и христианской Руси).
35. Искусство России 18 в. живопись (Ломоносов, Никитин, Матвеев, Вишняков, Антропов, Аргунов, Рокотов, Левицкий, Боровиковский, Лосенко).
Русские живописцы 18 века постепенно осваивали линейную перспективу, позволяющую передать глубину пространства и плоскости, и светотень, помогающую создать объемное изображение. Художники изучали анатомию, чтобы точнее воспроизводить человеческое тело, и технику масляной живописи.
С начала 18 века главное место в станковой живописи маслом на холсте начинает занимать портрет: камерный, парадный, погрудный, в полный рост, парный. Ему предшествовали парсуны 17 века. Интерес к человеку очень характерен для русского искусства. В первой половине и середине 18 века работали такие известные портретисты, как И. Никитин, А. Матвеев, И.Я. Вишняков, А.П. Антропов и И.П. Аргунов.
Исключительный вклад в русскую культуру середины 18 века внес Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) . Он способствовал развитию изобразительного искусства, обратившись к забытой в то время области - мозаике. Ломоносов сам разработал технике изготовления смальт - цветных стекловидных масс ярких оттенков, так как она хранилась западноевропейскими мастерами в строгой тайне. Им было создано свыше 40 мозаик, в их числе портреты Петра 1, Елизаветы Петровны и грандиозная мозаичная картина "Полтавская баталия".
Во второй половине 18 века определяющей для развития русского искусства стала деятельность Академии художеств, открывшейся с 1757 году в Петербурге. Здесь занимались систематической подготовкой профессиональных художников прежде всего на основе греческой классики. Копировали художественные образы , сюжеты, законы построения мизансцен, позы, типы лиц, перенимали идеи, трактовку обнаженной натуры, аксессуары и символы.
Одним из первых русских художников Нового времени был "персонных дел мастер" (т. е. портретист) Иван Никитич Никитин (ок. 1680 - не ранее 1742). Нам известны четыре подписанных им портрета: племянницы Петра Прасковьи Иоанновны (1714), графа Сергея Строгонова (1726) и недавно найденные в Италии два парадных портрета Петра 1 и Екатерины (1717).
В 20-е годы 18 века после возвращения из Италии Никитин пишет "Портрет напольного гетмана" и "Портрет С.Г. Строгонова". Предполагают, что манера художника могла быть очень разной. Легко и естественно он лепит форму, свободно и уверенно создает иллюзию пространства.
Картина "Петр 1 на смертном ложе" пронизана глубокой, личной скорбью художника и величаво торжественна. Она написана виртуозными легкими мазками, сквозь которые просвечивает красно-коричневый грунт. Под кистью мастера живописное произведение звучит как реквием.
Никитин в портретах современников показал представителей разных петровской поры, точно передал их характеры, тем самым создав образ этой бурной эпохи.
Художник Андрей Матвеевич (или Меркурьевич) Матвеев (1701/1702-1739) обогатил отечественное искусство достижениями европейской живописной школы До нас дошли несколько его картин: "Аллегория живописи" - первое русское произведение станкового характера на аллегорический сюжет, портреты Петра 1, княгини А.П. Голицыной, "Автопортрет с женой" и др.
Самая известная картина Матвеева "Автопортрет с женой" - первый поэтический образ супружеского союза в русской станковой живописи. Задушевность и простота, доверчивость и открытость, необыкновенное целомудрие - главные его черты. Живопись Матвеева прозрачная, богатая лессировками, с тончайшими переходами от изображения к фону, нечетким светотеневым градациями как бы растворяющимися контурами в этом произведении достигает совершенства и свидетельствует о расцвете творческих сил художника.
Никитин и Матвеев сумели раскрыть в своих портретах неповторимость человеческой индивидуальности и сделали это каждый по-своему: Никитин - более мужественно и резко, Матвеев - мягче и поэтичнее. Матвеев создал художественную школу , имевшую влияние на все национальное искусство того времени и подготовившую появление таких живописцев, как И.Я Вишняков и А.П. Антропов, творчество которых приходиться в основном на середину 18 века.
Иван Яковлевич Вишняков (1699-1761) обладал не только живописным, но и организаторским талантом. Он фактически руководил всеми живописными работами, связанными со строительством в Петербурге и в загородных резиденциях вельмож. Он писал огромные плафоны, настенные пано, портреты, расписывал знамена и декорации.
Обращение к частным лицам - одна из особенностей портретной живописи Вишнякова и вообще художников середины столетия.
Вишняков первым чутко уловил черты зарождающегося в России рококо и придал ему национальное своеобразие. Творчество Вишнякова больше всего напоминает Ватто, так как им обоим свойственна легкая ирония. Вишняков блестяще передает декоративную роскошь парадных костюмов его эпохи, но он несколько иронично подчеркивает их громоздкость, сковывающую движение. Вместо светлой гаммы, присущей произведениям рококо, художник использует цвета яркие и звучные, более близкие древнерусскому искусству. Отсутствуют у него дробность форм, резкие ракурсы, асимметрия, подвижность, иллюзия пространства.
Как и старые русские мастера, Вишняков главное внимание уделял лицу, в котором выражается духовный мир человека, а тело писал плоскостно и схематично. Портреты Вишнякова пронизаны высокой духовностью, теплотой, душевностью.
Лучшие произведения Вишнякова - парадные портреты детей Фермор, из которых особенно значителен "Портрет С.Э. Фермор". Сарра Фермор как будто воплощает эфемерный 18 век лучше всего выраженный в звуках менуэта. Она под кистью Вишнякова становится воплощение мечты.
Одно из последних произведений Вишнякова - портрет князя Федора Николаевича Голицына "на девятом году своего возраста". В этом портрете живет одно лицо, написанное с любовью, с глубоким проникновением в детскую психологию. Вишняков более, чем когда-либо, демонстрирует свое тяготение к традициям русской живописи.
Алексей Петрович Антропов (1716-1795) писал преимущественно камерные подгрудные или поясные изображения. Характерные черты его живописи: застылость позы, объемная моделировка головы, приближенность всей фигуры к первому плану, глухой нейтральный фон, тщательная передача деталей. Художник прежде всего подчеркивал сословное происхождение модели. На всех портретах видны сановность, дородность, усиление торжественной статикой позы. Колористическое решение строится на контрасте больших пятен. Форма также лепится с помощью контрастов света и тени.
Лучшие портреты Антропова: статс-дамы А.М. Измайловой, статс-дамы графини М.А. Румянцевой, А. В. Бутурлиной, походного атамана донского войска Ф. И. Краснощекова. Художнику замечательно удавались лица пожилых людей, на которых он показывал следы прожитой жизни, Антропов умел уловить в модели наиболее существенные черты, поэтому его портреты обладают убедительной жизненностью. Портреты церковных лиц (Ф.Я. Дубянского и др.) решены в торжественном ключе. В портретах царских особ Антропов был связан определенной схемой, но, несмотря на это, они свидетельствуют об умении не только скомпоновать фигуру в рост среди аксессуаров, но и дать точную характеристику модели (Петра 3, Екатерины 2).
Парадные портреты Антропова всегда декоративны и прекрасно вписываются в барочный интерьер 18 века.
Иван Петрович Аргунов (1729-1802) был наиболее близок Антропову и по времени, и по творческим взглядам. Крепостной живописец графа П.Б. Шереметьева, он много раз писал своих хозяев: Петра Борисовича, Варвару Алексееву и их детей.
В портретах мужа и жены К.А. и Х.М. Хрипуновых Аргунов показывал людей не очень знатных, но несомненно достойных. Подчеркивание в женском портрете интеллектуального начала совсем необычно для этого жанра в 18 веке.
Непосредственностью, совершенством живописного исполнения отличается автопортрет Аргунова, относящийся к концу 1750-х годов.
У Аргунова не было беспощадной объективности, которая свойственна Антропову, но протрет В. А. Шереметьевой (1760-е) по образу очень близок антроповскому. Ее роскошный наряд не скрывает своенравия и чванливости этой гордо сидящей дамы.
Вслед за Вишняковым Аргунов с теплотой писал детские и юношеские модели. Портреты Аргунова, Особенно парадные, всегда датированы, как и у Антропова. Однако Антропов писал в стиле барокко, а Аргунов тяготел к легкости и изяществу рококо, обогащая его национальными чертами и развивая чисто национальную концепцию портрета.
Одна из лучших и самых поэтических работ Аргунова - портрет "Неизвестной крестьянки в русском костюме" (1784). Художник передал не только внешнюю, но и внутреннюю красоту простой русской женщины. Она выглядит величаво, смотрит с большим достоинством. Мастерски написан и ее праздничный наряд.
Федр Степанович Рокотов (1735/36-1808) был прославленным мастером портрета. Единственна непортретная работа художника "Кабинет И.И. Шувалова" (ок. 1757) - первое изображение русского интерьера.
Портрет Ивана Орлова - первая попытка Рокотова дать тонкое описание "движение души"- закономерное развитие интереса русских художников к психологизации образа, начиная с никитинского "Напольного гетмана". Постановка фигуры, занявшей почти все пространство картины отсутствие воздушности, нейтральный фон свидетельствует о связи с искусством середины столетия.
Для Рокотова конца 1760-х и особенно 1770-х годов свойственно обычно подгрудное изображение. У него складывается определенный тип камерного (и его разновидности - интимного) портрета и своеобразная манера письма, индивидуальный выбор художественных средств. Живописными средствами Рокотов передает разные черты характера и душевные состояния: насмешливость скептика В.И. Майкова, ленивую улыбку и задумчивость "Неизвестного в треуголке", грусть, незащищенность внутреннего мира на прекрасном лице А.П. Струйской, некоторую неуверенность улыбки "Неизвестно в розовом платье". Одухотворенность и хрупкость образов, недосказанность чувств, переменчивость настроений - все это черты камерного портрета.
Колорит - одно из важнейших средств Рокотова в характеристике модели. Чтобы добиться цветового единства, художник применяет грунт теплого тона. Образ строится в определенном тональном ключе на гармоническом слиянии близких цветовых оттенков, легких, прозрачных мазков, тончайших лессировок. Динамичность движения кисти вызывает впечатление мерцающего красочного слоя, усиливающее прозрачной дымкой, неким рокотовским "сфумато", создающим воздушную среду вокруг головы модели. Рокотов как бы выхватывает лицо из тьмы, оставляя все остальное в тени или полутени. В итоге соответствующее нравственным идеалам и самого мастера и его эпохи.
В портрете Александры Петровны Струйской сложность душевной жизни и грация модели переданы тонким сочетаниями пепельно-розовых, жемчужных и лимонно-желтых тонов. Овалу лица вторят овал декольте и линии складок одежды (совсем как у Энгра в портрете мадемуазель Ривьер, только на 30 с лишним лет раньше).
На рубеже 1770-1780-з годов происходят изменения в рокотовской манере. Открытость и прямота лиц портретируемых сменяется выражением непроницаемости и сдержанности, сознанием собственности духовной исключительности. Модели отличают горделивая осанка и статичность позы. На смену Струйской и "Неизвестной в розовом платье" с трепетным и зябким душевным миров приходит образ более решительно женщины.
С 1780-х годов можно говорить о "рокотовском женском типе": гордо посаженная голова, удлиненный разрез чуть прищуренных глаз, рассеянная полуулыбка. Фигуры по большей части вписаны в овал. Эти черты наблюдаются уже в портретах Е. Н. Орловой и графини Е.В. Санти. Лицо по-прежнему ставится не темном фоне, его контуры тают, оно как бы выхвачено из мрака.
Особое значение приобретают декоративная сторона живописи, при этом художник использует в основном локальные цвета, сглаживает фактуру, доведя до совершенства мастерство.
Огромная заслуга Рокотова перед отечественным искусством состоит в том, что он создал портрет, построенный на игре чувств и мгновенных настроений, особой одухотворенности образов, изысканной по цвету живописи.
Дмитрий Григорьевич Левицкий (1735-1822) - великий мастер парадного и камерно портрета - был художником, необычайно тонко чувствующим черты своих моделей.
На портрете "П.А. Демидова" изображен богач, ухаживающий за цветами. По композиции - это парадный классический портрет, но Демидов величественным жестом указывает на горшок с цветами. Весь его облик не соответствует традиции репрезентативного портрета, а главное - ей не соответствует выражение лица: на нем нет ни светской надменности, ни сословной горделивости. Левицкий показал Демидова на фоне основанного им Воспитательного дома в Москве. В этом портрете художник проявил поразительное чувство формы, умение строить пространство. Живопись сочная, материальная, плотная, цвет приближен к локальному - это крупные цветовые пятна зеленовато-коричневого тона. В портрете Демидова Левицкий расширил возможности парадного портрета.
Между 1772 и 1776 годами Левицкий пишет портреты воспитанниц Смольного института благородных девиц - смолянок. (В институте девочки учились музыке, языкам, танцам, пению, светским манерам. Это были в основном дети среднего и мелкопоместного дворянства.)
Живописец старался изобразить свои модели в наиболее характерных для них позах, ролях и образах. В итоге и получился единый художественный ансамбль , объединенный одним светлым чувством радости бытия и общим декоративным строем. Одни модели помещены на нейтральном фоне, другие - на фоне театрального задника, условного театрального пейзажа, изображающего парковую природу. Портреты смолянок - красочные полотна, декоративность которых слагается из определенного пластического и линейного ритма, композиционного и колористического решения.
Наибольшей славы Левицкий достиг в 1780-е годы. Именно за это десятилетие он написал портреты почти всего петербургского высшего общества . В его камерных портретах заметно отношение к модели. Характеристика индивидуальности становится более обобщенной, в ней подчеркиваются типические черты. Левицкий Остается большим психологом и блестящим живописцем, но не показывает своего отношения к модели. Появляется однообразие художественных средств выражения: однотипные улыбки, слишком яркий румянец щек, один прием расположения складок. Поэтому неуловимо похожи между собой становятся жизнерадостная барыня Е.А. Бакунина (1782) и по-немецки чопорная и сухая Доротея Шмидт (начало 1780-х).
Левицкий много работал над портретами императрицы. Наиболее знаменитым по праву считается ее изображение в образе законодательницы: "Екатерина 2 в храме богини правосудия" (1783). Аллегорический язык портрета - дань классицизму. Екатерина указывает на алтарь, где курятся маки, символ сна и покоя. Это означает, что она жертвуя собственным покоем, отдает себя на алтарь служения отечеству во имя благоденствия своих подданных. Над императрицей - статуя правосудия, у ее ног - орел, символ мудрости и божественной власти, в проеме колонн - корабль как символ морской державы. Интенсивность цвета с преобладанием локальных тонов, скульптурность форм, подчеркнутая пластичность, четкое деление на планы - все это черты зрелого классицизма.
Вместе с тем Левицкий как художник очень чуткий к запросам своей эпохи в последних работах отразил тенденции зарождающего ампирного портрета и предромантические веяния.
Владимир Лукич Боровиковский (1757-1825) - выдающийся портретист конца 18 - начала 19 веков. Постепенно он выработал свой композиционный канон женских портретов: поясной (редко поколенный) срез фигуры, опиравшейся на дерево, тумбу и др., в руке портретируемой цветок или плод, она всегда изображалась на фоне природы. Фигура размещена как бы на стыке светлого (небо) и темного (кипы деревьев). Иногда не только постановка, но и даже платье и украшения повторялись из портрета в портрет, как в изображения Е.Н. Арсеньевой и Скобеевой. На обеих белые платья, жемчужные браслеты, яблоко в руке, но образцы совершенно различны. Оба портрета отличают живописные качества: ясная пластичность формы, прекрасно разработанная воздушная среда.
В 1790-х годах в соответствии с идеями сентиментализма, популярными на рубеже веков, Боровиков увлекает душевное состояние человека, его тонкие переживания.
Боровиковский в отличие от мастеров первой половины и середины столетия всегда писал на белых грунтах, что позволяло добиваться особой звучности цвета.
Сентиментальные настроения проявились при изображении монархини. Портрет Екатерины 2 на прогулке в Царском парке (два варианта: на фоне Чесменской колонны и на фоне Румянцевского обелиска) не был написан по заказу императрицы. Известно также, что работу Боровиковского она не одобрила. Художник создал необычный для того времени образ. Екатерина показана в шлафроке (халате) и чепце с любимой левреткой у ног. Она предстает перед зрителем простой казанской помещицей, которой любила казаться в последние годы жизни. Напомним, что именно такой запомнил ее Пушкин в " Капитанской дочке ". Образ Боровиковского ничем не напоминает Екатерину 2 - законодательницу. Так за десятилетие изменяются художественные вкусы - от классицистического возвышенного идеала к почти жанровой трактовке сентиментального образа сельской жительницы.
Конец 1790 - начало 1800-х годов - время расцвета творчества Боровиковского. Он, как и Левицкий, портретирует всю петербургскую знать, даже царей. В портретах политиков, военных, Отцов Церкви Боровиковский умеет сочетать правдивую характеристику модели с условностью композиции. Подобно Левицкому, он становится поистине "историографом эпохи", в большей степени стремится изобразить ее типы, чем яркие индивидуальности. Лучшие из них те, что отражают гражданственный идеал, атмосферу высокого подъема первых двух десятилетий 19 века.
В начале нового столетия из-под кисти Боровиковского выходит итог его предыдущему творчеству и открывает новые пути: это двойной портрет сестер А.Г. и В.Г. Гагариных (1802), написанный на фоне природы, но уже в определенной бытовой ситуации - с нотами и гитарой.
Антону Павловичу Лосенко (1737-1773) суждено было благодаря одаренности и высокому профессионализму стать первым русским историческим живописцем 18 века. Общественное признание пришло к нему начиная с картины "Владимир и Рогнеда" (1770). При всей декламационности и патетике в картине Лосенко много искреннего чувства. Он стремится также к максимальной достоверности деталей, изучал то немногое, что было известно о древнерусском костюме. Платье одной из служанок, жемчужное шитье ее головной повязки, сапоги и рубаха Владимира, одеяния воинов - все свидетельствует о внимании к элементам костюма допетровской эпохи. При этом фантастический головной убор Владимира, соединяющий зубчатую корону с шапкой, отороченной мехом и со страусовыми перьями, скорее напоминает театральный реквизит.
Колорит картины состоит из сочетаний теплых красных и золотистых оттенков с черными и бело-серыми цветами. Большие локальные пятна, четко определенный центр композиции с кульминацией во встречном жесте рук главных героев, статуарная пластика фигур говорят о победе классицистических черт над барочными.
Повышенная декоративность полотна "Смерть Адониса" (1764) так же соответствует барочным принципам.
Основным выразительными средствами классицистических произведений становятся рисунок и светотень. Цвет раскрашивает форму, его не случайно называют локальным. Объем лепится не столько цветом, сколько светотенью.
На примере последнего произведении Лосенко "Прощание Гектора а Андромахой" (1773), которое художник не успел закончить, можно проследить как внедрялись классицистические принципы в русскую живопись. Здесь уже все соответствует программе классицизма: идя - патриотическое служение родине, готовность к подвигу и жертве; "фризовая" композиция многофигурной мизансцены с четко выраженным центром, находящимся на пересечении диагоналей картины; колорит локальных цветовых пятен.
Глубина идейного содержания произведений и мастерство исполнения сделали Лосенко значительной фигурой русской культуре 18 века.
Комплектация: 20 слайдов, методическое пособие
Слайд-комплект рассказывает о творчестве первых русских портретистов Ф.С. Рокотова, Д.Г. Левицкого и В.Л. Боровиковского. Изображения портретов А.П. Струйской, Хрущевой и Хованской, П.А. Демидова, М.И. Лопухиной, Екатерины II на прогулке в Царскосельском парке и другие несут объективные и точные психологические характеристики , выражают передовые воззрения на личность, ее человеческую и общественную ценность.
Изобразительный ряд пособия включает следующие слайды
Нажмите на картинку для увеличения
1. Ф. Рокотов. Портрет князя Григория Волконского. 1780
2. Ф. Рокотов. Портрет Варвары Суровцевой. 1780
3. Ф. Рокотов. Портрет неизвестной в розовом платье. 1770-е
4. Ф. Рокотов. Портрет графини Елизаветы Санти. 1785
5. Ф. Рокотов. Портрет Александры Петровны Струйской. 1772
6. Ф. Рокотов. Портрет обнаженной девочки. 1780-е
7. Д. Левицкий. Портрет Хрущевой и Хованской. 1773
8. Д. Левицкий. Портрет Екатерины Молчановой. 1776
9. Д. Левицкий. Александр Кокоринов, директор и первый ректор Академии художеств. 1769
10. Д. Левицкий. Портрет княгини Прасковьи Репниной. 1781
11. Д. Левицкий. Портрет адъютанта императрицы Александра Ланского. 1782
12. Д. Левицкий. Портрет Прокофия Акинфиевича Демидова. 1773
13. Д. Левицкий. Портрет Марии Алексеевны Дьяковой. 1778
14. В. Боровиковский. Портрет сестер княжон А.Г. и В.Г. Гагариных. 1802
15. В. Боровиковский. Портрет Екатерины Арсеньевой. 1790
16. В. Боровиковский. Портрет Скобеевой. 1790
17. В. Боровиковский. Портрет Генерал-майора Федора Боровского. 1799
18. В. Боровиковский. Графиня Анна Безбородко с дочерьми Любой и Клеопатрой 1803
19. В. Боровиковский. Портрет Марии Ивановны Лопухиной
20. В. Боровиковский. Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке. 1794
В 60-е гг. XVIII в. классицизм прочно утвердился в изобразительном искусстве России. Античные сюжеты нашли широкое распространение во всех жанрах живописи.
Ведущим жанром русского изобразительного искусства второй половины XVIII века являлась историческая живопись . По представлениям того времени, только исторический жанр был способен запечатлеть героические образы прошлого, великие события мировой и русской истории. Нередко художники этого жанра обращались также к библейским и мифологическим сюжетам.
Наиболее значительные исторические живописные произведения были созданы во второй половине XVIII в. выпускником Академии художеств Антоном Павловичем Лосенко (1737-1779). Крестьянский сын, родившийся в украинском городке Глухове, благодаря певческому таланту, в 1744 г. начал петь в придворном хоре в Санкт-Петербурге. Одновременно с этим он проявлял способности к рисованию, которые позволили ему в 1753 г. поступить в обучение к художнику И. П. Аргунову. В 1758 г. Лосенко был принят в Академию художеств. После ее окончания в 1760 г. он совершенствовался в живописи в Риме и Париже. В 1772-1773г. Лосенко был директором Академии художеств. Педагогическая деятельность его была очень плодотворна: из его школы вышли крупные художники исторической живописи. Наряду с произведениями на античные сюжеты («Прощание Гектора с Андромахой») Лосенко создал первую русскую историческую картину на национальную тему - «Владимир и Рогнеда». В рамках условно-академической системы образов художник делает попытку передать сложный этический конфликт, живые человеческие чувства.
Среди выдающихся мастеров исторического жанра были Иван Акимович Акимов (1754-1814) (« Великий князь Изяслав Мстиславович чуть не изрубленный воинами, его не узнавшими в бою, открывается им», «Великий князь Святослав, целующий мать и детей своих по возвращении с Дуная в Киев» и др.) и Григорий Иванович Угрюмов (1764-1823) («Торжественный въезд в Псков Александра Невского после одержанной им над немецкими рыцарями победы«, «Взятие Казани», «Избрание Михаила Федоровича на царство» и др.).
Известными историческими живописцами конца XVIII в. были также П. И. Соколов (1753-1791) и М. И. Пучинов (1716-1797).
Во второй половине XVIII в. значительные успехи были достигнуты в портретном жанре . При этом портретное мастерство живописцев отличалось широким диапазоном. Ими создавались как торжественные парадные, так и камерные и интимные портреты. В середине XVIII века в России работали иностранные мастера: П. Ротари, Г. Х. Грост, А. Рослин, И.-Б. Лампи, П. Г. Гонзаг и др. Одновременно с ними известности достигли русские художники: И. Я. Вишняков, 1699-1761 . (Портреты Сары Фермор, правительницы Анны Леопольдовны); А. П. Антропов, 1716 – 1795 . (Портреты Петра III, статс-дамы А. М. Измайловой); крепостной художник И. П. Аргунов, 1729-1802. (Портреты Б. П. Шереметева, П. Жемчуговой).
Выдающимися мастерами портрета были Федор Степанович Рокотов (1735-1808), Дмитрий Григорьевич Левицкий (1735-1822) и Владимир Лукич Боровиковский (1757-1825). Ими была создана галерея разнообразных выразительных образов современников – людей разных по рангу, значению, образу жизни, возрасту. Эти живописцы, будучи придворными художниками, создавали портреты Петра III, Екатерины II, ее вельмож и фаворитов, известных государственных деятелей эпохи.
Талантливые художники – портретисты были близки к кругам просвещенной российской интеллигенции, в частности, к Н. И. Новикову и Н. А. Львову. Не удивительно, что ими создавались не только помпезные парадные заказные портреты вельмож, но и камерные портреты образованных и талантливых деятелей российской культуры: Н. И. Новикова, Н. А. Львова, Г. Р. Державина, В. И. Майкова и др. В их портретах отражены чувство собственного достоинства, простота, сердечность человеческих отношений.
Гармония таланта и женской красоты, привлекавшая художников, проявилась в созданных ими женских портретах, которые отличает тонкое проникновение во внутренний облик человека, красота колорита, декоративность. (Портреты А. П. Струйской, В. Е. Новосильцевой Рокотова; портреты М. И. Лопухиной, сестер Гагариных Боровиковского; портреты воспитанниц Смольного института благородных девиц Левицкого).
В середине XVIII века возникает новый для русского изобразительного искусства жанр - пейзажная живопись . В Академии художеств был создан ландшафтный класс, откуда вышли наиболее талантливые мастера этого жанра. К числу художников - пейзажистов следует отнести М. И. Махаева (1718-1770), который делал видовые зарисовки улиц или отдельных зданий Петербурга, Ф. М. Матвеева (1758-1836), С. Ф. Щедрина (1745-1804).
Крупным русским пейзажистом являлся Федор Яковлевич Алексеев (1753-1824) . Сын сторожа Академии наук, с 1764 по 1773 год воспитывался в Академии художеств. Окончив курс обучения с отличием, он был послан за границу в Венецию. По возвращении в 1779г. в Петербург, художник был определен в декораторы при императорской театральной дирекции. Академик Алексеев был известен как автор «видов» Петербурга, Москвы и городов юга России.
Во второй половине XVIII в. в русской живописи начал развиваться бытовой жанр. Однако жанровая живопись рассматривалась руководством Академии художеств и привилегированными слоями общества, как нечто низменное, недостойное кисти художника. Несмотря на это, после крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева, как в литературе, театре и музыке, так и в живописи 1770-1780 –х г.г. начал проявляться интерес к крестьянству, его быту, образу жизни. Часто это были сентиментальные изображения идиллических пастухов и пастушек, не имеющих ничего общего с реальной крестьянской жизнью. Однако были и исключения.
Одним из первых в русской живописи крестьянскую тему развивал крепостной князя Г. А. Потемкина Михаил Шибанов. Им были написаны картины «Крестьянский обед», «Празднество свадебного сговора» и др. В картинах Шибанова нет обличения крепостнических порядков, однако в названных полотнах нет и идеализации крестьянской жизни. Художника отличает знание и понимание быта и характера русского крестьянина.
Крестьянская тема нашла отражение в творчестве художника И. М. Танкова (1739 – 1799), автора картины «Праздник в деревне» и И. А. Ерменева (1746 ?- после 1792.), написавшего акварели «Крестьянский обед», «Нищие певцы» и др.). Впервые в истории отечественного искусства художник передал мрачные стороны народной жизни, убожество нищеты.