Интервью с беляевым. Беляев антон

«Наши», — сказал Антон Беляев, когда зал без всяких дирижерских взмахов, знаков и подмигиваний продолжил вместо замолчавшего вдруг Антона БобМарлевское «No woman, no cry». Один из самых ярких участников проекта «Голос» Антон Беляев и группа «Therr Maitz» дали первый концерт в Петрозаводске. И они обещали вернуться.

Антон признался, что такой «филармонический» формат для «Therr Maitz» в новинку, но в этом и есть интерес. А еще рассказал, что очень волновался, когда выходил на «слепое» прослушивание в «Голосе».

— Я всегда выгляжу так, будто во всем уверен, но на самом деле внутри все не так… Я предполагал, что Поля меня просто узнает и поэтому повернется, но, вы понимаете, что это было бы для меня фиаско. Не потому, что Поля, а потому, что просто узнала. А когда повернулись все… я, честно, никак этого не ожидал.

— Что сейчас происходит в вашей жизни?

— То, что вы видите. Мы пытаемся усидеть сразу на нескольких стульях: то есть разобраться с тем, что после «Голоса» случилось, и оставаться верными тому, что мы делали и собираемся делать дальше. Это, конечно, непросто, потому что график плотный, мы даже стараемся на ближайшее время отказываться от открытых концертов, но есть концерты, от которых нельзя отказаться – всякие внутриструктурные и денежные истории. Получается, что мы все равно находимся в гастрольном графике , а нам нужно заканчивать пластинку, для нас это очень важно.

— «Голос» помог сильно, благодаря этому проекту, наша песня в русском iTunes семь дней была самой продаваемой. Мы были очень удивлены этому, впрочем, как и всему, что с нами теперь происходит. На проект мы пришли для себя, хотели просто окунуться в это – понятно, что надеялись на какой-то ответ публики, но то, что произошло, для нас самих очень удивительно. Мы, как музыканты, перестали верить уже в людей, а все, оказывается, не так – все нормально.

— Сейчас уже привыкли к популярности?

— К этому невозможно привыкнуть. Я участвовал в разных проектах, в успешных проектах, но никогда не был центром, «лицом» чего-то. Исполнять роль «главного» — это для меня большой стресс. Люди все время тебе рады – как к этому можно привыкнуть? Это вообще не очень нормально. Сегодня, кстати, была записка чудесная, но она мне в руки не попала, ребята ее куда-то замяли, а там было что-то типа «Побойтесь Бога, что вообще вы поете, вам надо на Паралимпийские игры ехать». И именно эту записку я хочу сохранить, это важно. Я, зная шоу-бизнес, считаю, что подобного должно быть больше – это нормально, а то уж больно сладко все получается.

— Мне кажется, вы настолько музыкант, что сложно к чему-то даже придраться…

— Это здесь ни при чем… Ну, как Вам сказать… Я же слежу за форумами, и есть люди, которые ждут, когда взойдет какая-нибудь суперзвезда на нашей сцене. А потом выясняется, что суперзвезда совсем не такая, как им представлялось и они начинают ее «топить». Нормальный процесс, мы, в общем-то, на этом и держимся, потому что находиться все время и полностью «в шоколаде» нельзя. Когда все вот это началось, в день, когда я проснулся и вдруг увидел, что и дворник, и мороженщик стали мне улыбаться, все начали говорить: «Да, чувак, ты вообще просто типа гений», я понял, что можно в это поверить и перестать вообще что-то делать. Это для меня самый большой страх . И не было никого, кто бы смачно на меня плюнул. Поэтому эти росточки (я о записке, в которой просят побояться Бога и не петь) меня отрезвляют, и это очень хорошо. Мне кажется, самая большая опасность всей этой свалившейся популярности – это не фотографии с поклонниками, не автографы, не лестные речи. «Козлом» человека делает то, что он на 100 процентов начинает верить в собственную совершенность – вопросов к себе не остается, и на этом все.

— Вы в музыку действительно пришли в пять лет, когда мама сказала: мол, решай все сам, сын?

— Ну, вот да – это реально так. Я ходил в легкую атлетику, на бокс и еще куда-то, но в режиме двух тренировок. На катке испугался, что прежде чем стать фигуристом, сначала надо научиться падать, в боксе продержался до первого попадания в нос, в бассейне страшно было опускаться в глубь воды, в гимнастике увидел, как девочка сделала мостик, и понял: нет, я этого не сделаю, это еще страшнее. В общем, как-то везде что-то не ладилось. Потом, видимо, на очереди стояла музыкальная школа , и там все решилось. Я вообще хотел на барабанах играть, но туда брали только с восьми лет, поэтому мне сказали: мол, поучись пока на фортепиано, а потом переведешься на барабаны. Но барабаны так и остались мечтой.

— И вам вот сразу понравилось учиться музыке?

— Знаете… Есть часть лирическая или космическая, я не знаю, как сказать, но если она приходит, то ты, в общем-то, в наслаждении находишься. Но для того, чтобы владеть и управлять этой частью, нужно элементарно «качать мышцы», просто работать, а это рутина. Заниматься ежедневно тяжело, и это не может нравиться — хочется же в футбол играть, с собакой гулять, на санках кататься… Я закончил тем, что парни во дворе спрашивали у моей мамы, выйдет ли гулять моя собака, а не я – все просто перестали верить, что я могу выйти погулять.

— Вы в 13 лет ушли в джаз. Почему джаз?

— Что-то бахнуло – не знаю… Нелюбовь, наверное, к системе.

— Пишут, что вы были просто неуправляемым подростком, хулиганом – это правда?

— Я и сейчас хулиган. А в детстве это было просто самоутверждение.

— Вам важно, где выступать – в таких, скажем так, академических залах или в клубах?

— Важно, но не принципиально. То, что было в Петрозаводске, для нас новый формат, мы его только осваиваем. Большой зал , зрители в креслах, филармоническая такая атмосфера нам в новинку, но очень интересно.

— Как вам наша публика?

— По-моему, прекрасная! Тем более, учитывая, что мы же еще не знакомы – большинство знают три-четыре песни, которые слышали в «Голосе». А те, кто продолжили дальше, слышали еще несколько наших композиций – свежей пластинки у нас нет, и слушателю пока трудно составить какое-то представление о нас, о нашей музыке.

— Вам не предлагали стать шоуменом на телевидении – вы ведь уже попробовали себя в этой роли.

— Ну да, это был такой экспериментальный заход, и эта история продолжится, но она будет немножко в другом формате: меньше поп-музыки – больше разговоров про музыку.

— Как вы относитесь к сравнению вас со Стингом?

— Это же не три месяца назад случилось – привык уже. Я когда-то первый раз «открыл рот» просто потому, что не пришли на работу мои соратники и мне пришлось выкручиваться перед залом — это был Стинг. Естественно, мне нравится Стинг, и я много слушал его в детстве – наверное, манера отложилась. Спокойно, в общем, я к этому отношусь.

— Вы общаетесь с кем-то из участников «Голоса»?

— Дружить не дружим – просто времени на это ни у кого пока нет. Но когда вдруг встречаемся, то это всегда шумно и эмоционально. Есть люди, которые предлагали поучаствовать в их проектах, написать аранжировки, и я постараюсь найти на это время.

— С Леонидом Агутиным не планируете какой-то совместный проект?

— Есть предложение, но я пока не знаю, как это может выглядеть. Сделать что-то в рамках шоу не стыдно, а отдельно – совсем другое. Не готов сказать, получится ли.

Редакция благодарит за помощь в организации интервью Концертное агентство «АРТ- Престиж»

Правда, что название Therr Maitz было придумано по обкурке?

Ну, в целом да... Но я не курил! Курили все вокруг. Я уже к этому моменту бросил...

Если честно, название похоже на придуманное по обкурке. Оно такое специальное, чтобы людям было сложно произносить.

Это свидетельство нашей наивности в маркетинге на тот момент!

Интереснее было бы только менять название после каждого концерта.

Мы так и делали, кстати, до Therr Maitz! Выступали на какой-нибудь бикини-пати у владивостокских олигархов. Нас спрашивают: «Ну чё, как называется группа?» – «Ну давай «Марка Аврелия», например...» – и все понятно, что вечеринка такая...

А на вечеринке оргия как раз, да?

Да-да... Или, там, «Улыбающиеся ИИчки».

Как вы это писали? «ИИ...»?

Мы не писали, это же на один раз! Просто говоришь конферансье, и всё.

Одна из моих любимых книжек – Our Band Could Be Your Life, документальная, про американскую музыкальную независимую сцену 80-х. Они ездили по Америке вдесятером в маленьких микроавтобусах и в самых заштатных клубах играли не самую популярную музыку . До того как благодаря «Голосу» твое лицо везде стало известным, твоя жизнь такая же была?

Ну, в принципе, да. Это такая ситуация, когда ты, типа, очень хочешь работать, но тебе... тебе просто ничего не предлагают. У тебя полно сил, но ты должен работу еще и найти. То есть позвонить кому-то, или твоя жена должна позвонить и объяснить: «Это вот муж мой играет, электроника, вы понимаете? Название? Ну потом скажу, неважно...» Ты не понимаешь, куда себя деть. Музыкант без популярности – это вызывает некоторое, мне кажется, опасное гниение внутри. Начинается такое ощущение – вроде я все же правильно делаю, но ничего же не меняется! Нету отклика. Но я и сейчас, конечно, думаю, что, может, это просто всплеск популярности, людям вдруг из-за эфира на Первом канале показалось, что это им может понравиться, а на самом деле мы делаем полное говно, – эта мысль все равно кружится. Но когда нет даже всплеска популярности, ты вообще в аду. И просто каждый день думаешь: «Нет, ну неужели все-таки надо идти в магазин сотовых телефонов работать продавцом?»

Глядя в грустные глаза жены.

Да. Беря, значит, кредит на ноутбук.

У музыкантов добиться успеха может только тот, кто по-настоящему любит сам процесс.

Ну естественно.

Для меня это не так естественно, потому что в нашей сфере, где надо сидеть за компьютером и писать, очень мало кто любит сам процесс работы. Чтобы сесть и написать текст, очень многим из нас нужно «вкатываться»: час, два часа тупить...

Все то же самое происходит и с нами.

Но у музыкантов, мне кажется, так: если ты не любишь играть на гитаре одно и то же каждый день перед новыми людьми – успеха ты не добиваешься.

Нет, это не совсем так. Когда ты стоишь на сцене, это не процесс, это уже результат. Процесс – это вот то, что со мной последние четыре дня происходит. Я знаю, что мне нужно показать на концерте новые песни, и я их как бы придумываю. Но структурировать их, превратить в то, что дойдет до тебя, до моих музыкантов, до всех остальных, – это процесс. Например, вот в этой фразе не хватает слова, и решение уже нельзя оставить на потом, потому что еще нужно время, чтобы музыканты это выучили и сделали, – и вот здесь процесс. Я вчера просидел в студии двенадцать часов, выдавив из себя одну минуту материала. Я уже ненавижу эти песни, хотя даже их еще не сделал, но мне уже плохо. То есть я знаю, что в итоге будет хорошо, я в это верю. Но есть задачи, которые все равно рутинно приходится решать, никуда не денешься. А на сцене это уже...

Результат.

Да. Это уже кайф. Хотя тоже устаешь иногда. Но это все равно – эта усталость не есть рутина. Рутина – доехать, выспаться.

У нас, конечно, примерно так же. Я надеялся, хотя бы у музыкантов нет прокрастинации...

К сожалению, мне кажется, люди часто себя пытаются заверить: типа, у нас особенная работа. Но в итоге, когда есть обязанности, когда нужно выполнять какие-то нормативы – мы все в одной и той же ситуации.

Получается, у всех есть вот этот ненавистный момент входа в работу, когда всё что угодно делаешь, лишь бы только не начать.

Да, да, да.

И еще сигаретку.

Вот как Дима говорит – может неделя уйти на то, чтобы заставить себя сесть за текст.

Нет, ну я не пример. Я могу себя заставлять вообще месяцами, и годами, и в итоге не заставить.

Мне кажется, это свидетельствует о хороших вещах. Можно же просто сесть, написать [ерунду]...

И уйти домой.

И сказать, что ты сделал всё, что смог. Но, грубо говоря, я не хочу стоять с плохой песней на сцене. Хочу стоять с хорошей. И я готов ради этого потерпеть.

Сколько за пять лет у Therr Maitz вышло русскоязычных песен?

Нисколько.

Не пора ли уже набраться смелости и записать?

Дело не в смелости, а в поиске формулы. Я прекрасно понимаю, что как только мы запишем какую-то успешную музыку на понятном русском языке, наши региональные залы, скорее всего, превратятся в ледовые дворцы. И у меня нет такого блока, чтобы не дай бог на русском языке. Я этот этап уже прошел. Я готов петь на русском. Мне просто важно, чтобы это было сделано по-настоящему, а не ради ледовых дворцов и большего количества эфиров на радио. У меня снайперская натура. Я не могу начать пробовать, мне сначала нужно точно прицелиться.

Просто вот этот зарубежный лоск, который появляется от английского языка , – мне кажется, тренд на него начинает спадать. Есть еще какой-то смысл, чтобы как-то пробраться на Запад, на более широкий рынок. Успехи какие-то в этом есть?

My Love Is Like – это мы первый раз осознанно открываемся на Запад.

То есть вот с этой точки зрения – не зря, да?

Важно понять, что когда вы не внутри процесса, может показаться, что мы во что-то вцепились, крепко держимся и боимся отступить... Это не так. Для нас это все равно эксперимент, игра. Мы же не знаем, как это работает на самом деле. Никто, на хрен, не знает, как это работает. Мы живем внутри этой истории и думаем: «Так, ну сейчас она точно закончится». Мы вообще этого каждый день ждем. Каждый концерт для нас – это мысль: «Наверное, это всё».

А ты своему имиджу собираешься быть верным до конца своих дней, как Элтон Джон, или ты больше Боно?

Я в общем-то не нахожусь в таком особом имидже...

Да ладно! Черный цвет, костюм, эти очки – вот я описал только что Антона Беляева.

Ни в каком костюме...

Ну черный цвет и очки. Иногда костюм добавляется, иногда убавляется. Как нет имиджа? Вот он!

Это называется эргономика. Я просто в удобном. Я не люблю не черные вещи. У меня есть смешные рубашки, знаешь, веселые. Но я в итоге прихожу к тому, что мне все время нужно быть в удобном. Концерт, лететь двадцать городов и быть не с черными вещами – ну это страшно просто, потому что непонятно, как их там постирают...

Почему ты не носишь контактные линзы, ведь это гораздо эргономичнее?

Я понял, хорошо. Контактные линзы я не ношу, потому что у меня хорошее зрение.

Это человек, который говорит, что он не в образе.

Это артист. Ему можно все!

Хороший ответ!

Я на все согласен.

На самом деле я начал очки носить не ради сцены, а в жизни – потому что меня утомили бесконечные вопросы окружения на тему того, почему мои такие глаза выглядят такими «убитыми». Сначала носил темные очки, но когда ты в темных очках , то начинаешь превращаться внешне в такую [находящуюся в состоянии измененного сознания] рок-звезду...

Сейчас Григорий Лепс икнул.

И поэтому они прозрачные. Они вроде так обманывают, что все нормально, а с другой стороны – нет перебора.

Хватило двух лет, чтобы из известного в узких кругах музыкального продюсера стать одним из самых харизматичных героев отечественной сцены.

Свитер, H&M

ФОТО Arseny Jabiev

«Мы готовим совершенно новую программу , с симфоническим оркестром , дирижировать будет товарищ Игорь Разумовский, - с энтузиазмом делится Антон. - Будут даже саксофон и губная гармошка … И много-много электроники!» Он не скрывает, что его главная любовь - это музыка, не делает вид, будто ему не нравится, что его узнают на улицах. Подтверждаем: за время нашей беседы к нему несколько раз подходили люди, и Беляев с удовольствием общался и фотографировался с поклонниками, а кого-то сам снимал на видео и тут же выкладывал в социальные сети . И в его поведении не было ни намека на снисходительность. Он вообще ведет себя подчеркнуто просто и даже к неотъемлемой части своего имиджа - очкам в толстой оправе - относится иронично. На вопрос, какое у него зрение, без стеснения отвечает: «Вообще-то единица, просто так я выгляжу умнее». Охотно признается, что название своей группы придумал после продолжительной пьянки, на заре карьеры, когда еще жил в Хабаровске: «Его никто не может правильно прочесть, потому что оно ничего не обозначает. Но зато там есть раскатистое «р-р-р» - как в правильной собачьей кличке». Беляев вообще много шутит, даже когда говорит о серьезных вещах, - и это в нем окончательно подкупает.

ELLE Антон, вы говорили, что пришли в свое время на проект «Голос» из-за желания много и качественно работать - а вовсе не из-за жажды славы. И все-таки она на вас, можно сказать, свалилась.

АНТОН БЕЛЯЕВ Да, и сейчас я в полной мере могу оценить, как она работает. Ее можно воспринимать как побочный эффект , как инструмент, как неотъемлемую часть моей работы . Я не буду лукавить, иногда слава - это довольно приятно, и она помогает мне заниматься своим делом. У меня и правда не было цели стать персоной, которую все знают. Просто у меня лежала на полках музыка, которая затухала, покрывалась плесенью, - а мне очень хотелось ее играть. Не для сотни человек, не для тысячи, а для более обширного круга людей. И в итоге так и получилось. А все остальное я иногда с радостью, а иногда, чего греха таить, и с усталостью принимаю.

ELLE А пристальное внимание к личной жизни не тяготит?

А.Б. Либо оно не настолько пристальное, либо я просто не замечаю этого! Я, конечно, иногда вижу, что где-то про меня пишут ерунду. Или мама порой прочитает о своем любимом и лучшем на свете сыне какую-то грязную утку и распереживается. Но мама на то и мама: поволнуется два дня и успокоится.

ELLE То есть вам не пришлось себя никак ломать? Мучительно привыкать к чему-то?

А.Б. Жизнь в принципе невозможна без компромиссов - но ни одна из тех уступок, на которые мне пришлось пойти, не была критична для моего стержня, ядра. Это когда у тебя есть какое-то сформировавшееся мнение о самом себе, когда ты понимаешь, кто ты такой, и запрещаешь себе быть другим. Когда есть такая программа, становится значительно проще жить. Я не нахожусь в конфликте с окружающим миром, и люди относятся с уважением к тому, что я делаю, - поэтому все нормально.

ФОТО Arseny Jabiev

Меня ­устраивает роль ­вожака. Несмотря на то, что это тяжкое бремя

ELLE Вы всегда таким принципиальным были? Или это приобретенное?

А.Б. Глупо скрывать, у меня был довольно мутный период в жизни. Я тогда был подростком, жил в Магадане, имел кое-какие проблемы с законом и очень много врал. Приходилось постоянно как-то извиваться, и это было жутко некомфортно. На это вранье уходило слишком много сил. И со временем я пришел к мнению, что нужно проще ко всему относиться. Сказать: «Пошел на…» вместо: «Окей, я перезвоню, когда все сложится». Не хочется с людьми плохо поступать, но жить с постоянной оглядкой на чужие интересы довольно сложно. Особенно когда у тебя в голове есть луч, который тянет тебя в определенную сторону. Вот и получается, что я иду вперед, а вокруг падают условные трупы. Мне кажется, с теми, с кем я работаю, с кем дружу, - с ними у меня получается находить общий язык . При этом все знают, что я - говно. Да я и сам это охотно признаю! Но мы с этим живем: я открыто действую в общих интересах.

ELLE А чего бы вы себе никогда не позволили?

А.Б. Это прозвучит грубо! (Смеется.)

ELLE Тогда давайте попробуем сформулировать помягче.

А.Б. Я не готов делать вещи, которые не позволяю себе в обычной жизни . Например, я не готов, пообещав что-то кому-то, начать делать это с кем-то другим просто из-за денег. Я никогда таким образом не зарабатывал. Не по-пацански это. И не потому что я такой честный - просто я знаю, что за все наступает расплата, и потом мне с этим придется жить, смотреть в пол. Я знаю, как это тяжело, и добровольно я себя не поставлю в такую ситуацию.

ELLE Но наверняка же есть какой-то азарт: дать побольше концертов, заработать побольше?

А.Б. Как-то раз за одну неделю мне позвонили пять разных промоутеров, и у всех был один текст: «Давайте мы организуем вам концерт в Кремле». И вот это была, пожалуй, квинтэссенция скотства. Конечно, мы порой из жадности и по 40 концертов в месяц даем - это же деньги! Но люди, которые предлагают мне организовать выступление в сидячем зале, плевать хотели, что мы играем совершенно не подходящую для этой площадки музыку! Нет, ну вы представляете дабстеп в Кремле? Им плевать, какое впечатление будет у людей после концерта, им просто хочется срубить как можно больше капусты - и все. Я так не играю. Но, к сожалению, многие артисты попадаются на эту удочку.

ELLE Вы всегда говорите о себе в контексте Therr Maitz. Неужели никогда не хотелось попробовать себя в качестве сольного исполнителя ?

А.Б. У меня есть фантазия - записать альбом в стиле эмбиент, и я прекрасно понимаю, что это будет выбиваться из формата моей группы. Поэтому, если руки когда-нибудь дойдут, наверное, это будет сольный проект. Сейчас же меня вполне устраивает моя сегодняшняя роль - вожака. Хотя, конечно, это бремя. Мне бы гораздо спокойней жилось, если бы я ни за что не отвечал в этой группе, а просто стоял на сцене и пел, этакий красавец. А получается, что я занимаюсь менеджментом этого предприятия. Это мешает, но иначе я и не могу уже - это ведь детище мое, и любое движение здесь в счет. Корявый пост в инстаграме, плохой дизайн концертной афиши - и все, вы уже катитесь по наклонной. Это тяжкая работа на многих уровнях, не только музыкальном.

ELLE Но у вас есть верный помощник и соратник - ваша жена Юлия, она же директор группы. Как удается сохранять баланс между работой и семейной жизнью?

А.Б. Мы с Юлей искренне стараемся сделать так, чтобы у нас было свободное время , когда мы занимаемся чем-то, не связанным с работой. Но получается не всегда, конечно: иногда вдруг всплывает из ниоткуда какая-то тема, мы начинаем ее обсуждать и остановиться уже не можем, потому что оба переживаем не на шутку. И вот когда ты понимаешь, что весь свой законный выходной с любимой женой потратил на решение рабочих вопросов, становится обидно. Впрочем, я помешан на карьере, поэтому ни у меня, ни у моей жены выбора особенного нет. Это происходит - и все.

Пиджак, Emporio Armani; футболка, ­собственность Антона

ФОТО Arseny Jabiev

ELLE А если Юлия захочет самовыражения отдельно от Therr Maitz? Отпустите в свободное плавание?

А.Б. Конечно, Юля переживает. Она журналист, и ей пришлось оставить профессию ради моей группы. Но такие мысли посещают ее, когда у нее появляется слишком много свободного времени. А это, к счастью, бывает не так часто! (Смеется.) На самом деле где-то внутри я готов к тому, что однажды она оставит все эти дела, чтобы заняться собой, - хоть и понимаю, что она незаменимый человек и мне без нее будет нелегко. Но, как и любой нормальный мужчина, я хочу, чтобы жена моя была счастлива, довольна своей жизнью и занималась тем, чем ей хочется. Писала статьи или, например, на серфе каталась.

Амбиции заканчиваются, когда иссякают силы. А они у меня еще есть

ELLE Вы выросли в Магадане, некоторое время прожили в Хабаровске - прежде, чем перебраться в Москву. Часто вспоминаете те времена?

А.Б. А что их вспоминать, я там до сих пор регулярно ­бываю! Недавно вот были там на гастролях. Магадан прекрасен: там все очень тепло и бодро. А вот Хабаровск - это, конечно, совсем другая тема. Там есть и близкие друзья, и те, кому просто нравится, что я делаю. Добра там достаточно. Но есть и категория людей, которые внимательно наблюдают за мной и только и ждут, когда же я споткнусь. И вот для них каждое твое успешное действие подобно занозе в заднице: для них все плохо, все по блату. Но, с другой стороны, именно эти люди постоянно подстегивают их наказать - по сути, для меня они являются своеобразным двигателем. Очень обидно, когда ты честно тратишь на что-то свои силы и здоровье, не спишь месяцами, пишешь песни, даешь концерты... А потом какая-то свинья пишет, что ты сделал какую-то фигню. После такого очень хочется сделать так, чтобы свинья ощутила: это еще не конец.

А.Б. Сейчас, например, я занимаюсь продюсированием фильма. Это мелодрама, главную роль в которой играет музыка - а точнее, русские песни, проверенные временем хиты. Для меня это довольно интересное соревнование с самим собой, потому что русская поп-музыка - не совсем моя тема. Так что я задался целью все это поставить с ног на голову, написать новые аранжировки, найти к этому материалу необычный, свежий подход. Порой радикально отличающийся от привычного. Исполнять песни будут Алена Тойминцева, Тина Кузнецова, Андрей Гризли, другие ребята из «Голоса»… И я. Не сказать, чтобы стремился оказаться в кадре, но на этом настояли. Я и сам еще не уверен, что буду на сто процентов доволен результатом, но мне кажется, что понаблюдать за этим перерождением известных всем песен будет как минимум любопытно.

ELLE А куда еще ведут вас ваши амбиции? На ­Запад, например, поглядываете?

А.Б. Это несущественно! Мне, скорее, хочется бесконечно расширять аудиторию Therr Maitz. Чтобы каждый человек, живущий на этой планете, хоть раз услышал музыку группы и решил: нравится она ему или нет. И, конечно, хотелось бы, чтобы понравилась. А то, что мы поем по-английски, - наверное, это такая извращенная форма патриотизма. Я никогда не мечтал жить на Брайтон-Бич, мне нравится Москва - это классный город! У меня есть желание не им где-то там что-то доказать, а донести до наших людей, что музыка нужна и что она далеко не ограничивается той попсой, что играет по радио. Хочется создать такие условия, чтобы мне здесь, в моей стране, было комфортно жить и работать. Чтобы сюда, в Россию, приезжали люди со всего мира ради какого-нибудь сказочного музыкального фестиваля или концерта местной группы . Амбиции заканчиваются там, где иссякают силы. А они у меня еще есть.

ELLE Прямо сейчас, положа руку на сердце, вы можете назвать себя успешным музыкантом?

А.Б. Думаю, мы неплохо развиваемся! Но это очень опасные ощущения. Сегодня все круто, и дай бог, чтобы я и дальше видел, что людям не плевать на то, что мы делаем. С другой стороны, я никогда не чувствую абсолютного удовлетворения: мне постоянно кажется, что получилось недостаточно хорошо, не так, как я хотел, и люди больше не придут к нам на концерт. И начинается очередной круг поисков, копаний, короткий момент эйфории… Ну а дальше все по новой.

ELLE Вы страшный перфекционист. Вам вообще хоть когда-нибудь удается с собой договориться?

Антон Беляев – солист российской инди-группы Therr Maitz, популярность которой последние три года стала активно набирать обороты. И если вы редко посещаете масштабные фестивали рока и джазовой музыки, будь то Maxidrom, Red Rocks или Усадьба Джаз, то наверняка видели выступление Антона во втором сезоне телешоу “Голос”.

Специально для читателей Умной России Антон ответил на вопросы нашего редактора Елизаветы Емельяновой.

Clever Russia: Вы уже достаточно опытный артист. На шоу «Голос» Вы пришли ради новой аудитории, для самопроверки или это вообще был спонтанный поступок?

Антон: Нет, поступок неспонтанный. Я долго сомневался, делать это или нет, но на носу первое видео и альбом Therr Maitz, я, в общем, агнец. Была боязнь негативной реакции со стороны уже имевшейся аудитории. Но рискнул. Не жалею. Шоу очень бережно отнеслось ко мне, я не думал, что буду так говорить, но я действительно им благодарен и за возможность, и за отношение. Плюс самопроверка, конечно, жесткая, очень некомфортная ситуация, как-то всё неправильно и против тебя, горло сохло, нервы, ждал выхода 12 часов в нарядном. Воняло от меня кошками к концу вечера. Но это абсолютный тест, ты ждёшь весь день эти две минуты на сцене, вокруг дурдом, перед тобой не проходят люди, которые ты думал точно пройдут. Безумие. Некоторые проходят и тебе кажется, вот они заняли твоё место. Момент поворота всех четырёх товарищей вообще меня выбил из колеи, я в процессе песни понял, что я не знаю, кого выбирать, потому как надеялся максимум на двух. Странно и круто в итоге. Ну и очень сильно отпустило в конце, сразу пошли в буфет, помню…

Clever Russia: Были ли среди Ваших знакомых и друзей недовольные выступлением? Как Вы вообще относитесь к критике?

Антон: Я боялся, что будут такие. Главный недовольный в итоге, похоже, я. Остальные подхалимски молчат. Никто критику и критиков не любит, но вещь полезная, помогает стать лучше. Я капитан очевидность.

Clever Russia: Сейчас многие музыканты предпочитают держаться в стороне от «индустрии», если раньше все стремились к « большой сцене », статусу поп-звезды, то теперь как будто бы наоборот – чем у же тот круг, в котором ты широко известен, тем лучше. Вам тоже достаточно «своего» зрителя, или хотите устроить революцию в российской поп/инди/электронной музыке? К какому жанру Вы сами относите свое творчество?

Антон: Достойный и непростой вопрос. Будем откровенны, ни я, ни какие-либо мне знакомые музыканты не мечтают петь в подвалах для пяти своих друзей и продавать свои диски лично с лотка в метро или пригородных поездах. Программа такова, мы воображаем гигантские стадионы, где люди топчут друг друга, выкрикивая наше имя или название группы, каждое твоё движение для них совершенно, кривая не выспавшаяся морда достойна кисти Рембрандта, каждый звук уникален, одним словом, сам Господь Бог шепчет тебе на ухо, какую струну дергать… И далее до полного маразма. Я конечно утрирую, но все музыканты хотят таких результатов – это, в общем-то, главное – видеть, что люди верят в твою музыку очень сильно. Даже огромные гонорары не так важны, это уже бонусы. Так вот, эта популярная сейчас позиция “моя чепуха самая лучшая на свете, и то, что вам её неприятно слушать, это признак её ах…енной концептуальности” – полная хрень. Я никого не хочу обидеть, и думаю, что любые синтезы музыки имеют право на слушателя и любовь, но часто такая позиция просто удобна не очень успешным исполнителям. Плюс сейчас такое время, что в принципе, уже понятно, никаких больше супер-супер звезд, как даже 20 – 30 лет назад не будет. Просто слишком много всего, и создание музыки как процесс теряет остатки магии, слишком доступно. Короче, меня понесло!

Конечно, мы хотим революций, но логика подсказывает, что и революций пока не предвидится. Я думаю, мы планомерно будем захватывать доступные сознания и приближать свои стадионы. Относительно стиля, мне совершенно безразлично как называть то, что мы играем, это дело маркетологов.

Clever Russia: Вы родом из Магадана. В Москве чувствуете себя «своим», или наступает время от времени тоска по малой родине?

Антон: Я люблю природу своей родины, она сдержанная и простая, в ней нет ничего нарядного и пышного, и она очень цельная и законченная. Люблю, короче! Но друзей в Магадане у меня почти не осталось. В Москве есть пульс. Здесь не просто, но очень живо. Иногда даже слишком, но пока я в активной фазе, мне это подходит.

Clever Russia: Что для Вас значит семья?

Антон: Я еще молод наверное отвечать на такие вопросы. Я люблю свою маму, люблю жену. Они моя семья, мне с ними уютно и спокойно. Но что всё это значит, я пока не знаю.

Clever Russia: Вам хорошо известно, что такое труд музыкального продюсера. Это на Вас как на артиста повлияло?

Антон: Не знаю, что вы подразумеваете под словом артист, но в целом да, изменило, безусловно. Это изнурительная работа. Кропотливая и нервная. Я научился брать себя в руки и делать то, что нужно, когда это нужно. Научился слушать других и понимать, о чем они говорят и чего хотят. Ресурсы, которыми располагали люди, нанимавшие меня, позволили мне сильно повысить скиллы, я на практике очень много могу сделать. Я записывал и делал аранжировки для самых разнообразных составов в совершенно разных условиях . От подвалов на Рязанском проспекте до студий с мировым именем. Работал с прекрасными инженерами, создавшими мировые хиты, и с озлобленными идиотами, думающими, что им открылся алгоритм всех крутых музык. Много очков опыта, но я по-прежнему ни хрена не понимаю!

Clever Russia: Расскажите о своей группе, Therr Maitz. Вы себя сейчас больше хотите позиционировать как сольного исполнителя или как фронтмена этого коллектива?

Антон: Я люблю людей, которые со мной сейчас. Они приятны, полезны и надеюсь, им приятно как и мне. Именно с этими людьми я смог реализовать в звуке то, что мне хотелось. Мне самому не интересно быть звездой. В смысле, я хочу, чтобы люди знали мою музыку, меня и группу, ну и все эти прелести со стадионами… Просто это ради процесса всё. Это приятная коллаборация. Мне интересно с людьми. Они мне дают многое, даже сами не осознавая. Играть сольно очень скучно, это очень важный момент , когда ты делаешь с кем-то вместе музыку прямо сейчас, в этот момент, на сцене. Когда получается сделать что-то хорошее вместе, степень удовлетворения намного выше. Пока мне кажется так.

У группы, кстати, есть страница в Википедии, и мы скоро снабдим её биографиями участников.

Clever Russia: Что нашим читателям обязательно нужно знать о Вас?

Антон: Я наглый тип. Это мой костюм супергероя! На самом деле, читателям нужно знать не про меня, читателям нужно знать, что пока они не перестанут слушать говно, говно будет занимать все ключевые позиции. Даже не так – нужно научиться выбирать самим, в смысле, выбирать решительно и следовать выбору. Тогда всё встанет на свои места.

Clever Russia: Самый «насущный» для нас сейчас вопрос. Когда планируете выступить в Питере?

Антон: Я не очень ориентируюсь в датах наших выступлений, но знаю, что Северная Столица призвала нас уже, и есть какие-то числа осенью, как только получим подтверждение, на страницах группы всё появится. Спасибо!

Интервью подготовила Елизавета Емельянова.