Советские пленные в первые месяцы войны. О количестве советских солдат в немецком плену

Накануне войны имперский министр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс записал в дневнике: «Я совершенно счастлив. Русские все еще ничего не подозревают. Во всяком случае, они сосредотачивают свои войска именно так, как бы нам этого хотелось: концентрированно, а это будет легкая добыча в виде военнопленных».

Германское командование зафиксировало 5,24 миллиона попавших в плен советских солдат. Из них 3,8 миллиона — ​в первые месяцы войны. Попавших в плен красноармейцев ждала страшная судьба: их убивали, и они умирали от голода, ран и эпидемий. Командование вермахта относилось к пленным демонстративно бесчеловечно.

Данные о численности красноармейцев, расстрелянных в плену или погибших от голода и болезней, расходятся. В последнее время в немецких работах приводится цифра два с половиной миллиона человек.

Сознательное уничтожение

Красноармейцев старались в плен не брать. 30 июня 1942 года в ставку Гитлера прибыл командующий группой армий «Север» генерал-полковник Георг фон Кюхлер. Фюрер был доволен Кюхлером и в тот же день повысил в звании.

«За обедом присутствовал великолепно показавший себя в боях на северном участке восточного фронта и получивший звание генерал-фельдмаршала фон Кюхлер, — ​записал в дневнике стенограф фюрера. — ​Говоря о пленных, он сказал, что было захвачено еще десять тысяч раненых. Однако в сводках эта цифра не фигурировала, поскольку на болотистой местности было совершенно невозможно оказать им помощь и они все погибли… Русские сражаются, как звери, до последнего вздоха, и их приходится убивать одного за другим».

Под уничтожение пленных подвели идеологическую базу: расово неполноценные должны исчезнуть с лица земли. Русские эмигранты в Берлине ходили смотреть еженедельные киножурналы, выпускавшиеся министерством Геббельса:

«Мы всматривались в мелькавшие на экране лица, пока слезы не застилали глаза. Десятки, сотни тысяч военнопленных с исхудавшими, небритыми по неделям лицами, с воспаленными от пережитых ужасов и голода глазами. Из тысячных толп кинооператоры выбирают наиболее неодухотворенные, грубые и страшные лица, и дикторы поясняют эти снимки всегда одними и теми же комментариями:

— Вот эти дикари, подчеловеки, как видите, мало похожие на людей, собирались напасть на нашу Германию».

Взятых в плен сознательно обрекали на смерть. Убили бы всех, но немецкой промышленности понадобились рабочие руки. Гитлер согласился использовать пленных. Имперский министр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер ухватился за это решение. Сотни тысяч пленных повезли в Германию. Кормили их плохо, они умирали. Даже командование вермахта жаловалось в министерство продовольствия: нелепо привезти в страну людей на работу и позволить им умереть. Из почти двух миллионов советских военнопленных, отправленных на работы, выжила половина.

Заместитель министра продовольствия и сельского хозяйства Герберт Бакке сразу заявил, что ему нечем кормить русских. Второй человек в рейхе Герман Геринг заметил, что русских можно кормить кошками и кониной. Бакке проконсультировался со своими экспертами и доложил Герингу: в стране нет достаточного количества кошек, а конина уже идет как добавка в рационы немецких граждан.

Алексей Комаров / «Новая»

Рацион для русских рабочих: на неделю — ​шестнадцать с половиной килограммов турнепса (репы), два с половиной килограмма хлеба (65 процентов ржи, 25 процентов сахарной свеклы, 10 процентов листьев), три килограмма картофеля, 250 граммов мяса (конина), 70 граммов сахара и две трети литра снятого молока. Такой хлеб не усваивался, что вело к истощению и смерти.

Немецким рабочим запрещали вступать в контакт с «восточными рабочими». На территории Анхальтских угольных заводов висело объявление: «Каждый член трудового коллектива обязан держаться в стороне от пленных. Члены коллектива, нарушившие данное правило, будут арестованы и переведены в концлагерь».

На металлургическом заводе Обершвайг сердобольный немецкий рабочий сунул советскому пленному кусок хлеба. Заместитель начальника производства уведомил нарушителя о реакции руководства в письменном виде: «Ваше поведение настолько невероятно, что по существу мы должны были бы передать вас в соответствующие инстанции для наказания. Так как вы, судя по всему, не нуждаетесь в выделенных вам заводом дополнительных карточках, вас на две недели лишат карточек, положенных занятым на тяжелых работах».

Многих могли спасти

Советское правительство имело возможность облегчить участь пленных — ​с помощью Международного комитета Красного Креста. Комитет был создан в 1863 году в Женеве для защиты жертв военных конфликтов, помощи раненым, военнопленным, политическим заключенным и жителям оккупированных территорий.

Делегаты комитета — ​единственные, кому позволено пересекать линию фронта, посещать оккупированные территории и лагеря пленных. Репутация комитета была такова, что даже Гитлер вынужден был с ним считаться.

23 июня 1941 года, на следующий день после нападения Германии на Советский Союз, глава МККК Макс Хубер предложил Москве и Берлину посреднические услуги, чтобы СССР и Германия могли бы обменяться списками военнопленных. В те отчаянные дни Москва ни от какой помощи не отказывалась. 27 июня нарком иностранных дел Молотов подписал ответную телеграмму председателю МККК:

«Советское правительство готово принять предложение Международного комитета Красного Креста относительно представления сведений о военнопленных, если такие же сведения будут представляться воюющими с советским государством странами».

23 июля советский посол в Турции Виноградов отправил в Москву запись беседы с уполномоченным МККК, который рекомендовал Советскому Союзу ратифицировать Женевскую конвенцию 1929 года о защите военнопленных. Это позволит воспользоваться услугами Красного Креста, чьи представители смогут посещать в Германии лагеря советских военнопленных и требовать улучшения их положения. Разумеется, инспекции подвергнутся и советские лагеря для немецких военнопленных.

9 августа немцы разрешили представителям МККК посетить лагерь для советских военнопленных. Но продолжения не последовало, потому что советское правительство отказалось пускать сотрудников МККК в свои лагеря.

6 сентября посол Виноградов отправил в наркомат иностранных дел недоуменную записку. Он не понимал, почему Москва не отправляет списки немецких военнопленных: «Немцы уже дали первый список наших красноармейцев, захваченных ими в плен. Дальнейшие списки будут даны лишь после того, как Красный Крест получит такие же данные от нас». Майор госбезопасности Сопруненко, начальник управления НКВД по делам военнопленных и интернированных, приказал составить список на 300 немецких пленных. Но посылать его не хотели.

МККК предложил купить в нейтральных странах продовольствие и одежду для советских пленных и обе-щал позаботиться о том, чтобы посылки попали по назначению. Германия не возражала. В Москве интереса к этой идее не проявили.

Когда в лагерях началась эпидемия сыпного тифа, представители МККК пришли в советское посольство в Турции и предложили отправить военнопленным вакцину, если Москва возместит расходы. Ответа не последовало.

В ноябре и декабре 1941 года МККК отправил в Москву фамилии нескольких тысяч красноармейцев, попавших в румынский плен. Свои списки передали и итальянцы. Финны тоже были готовы обменяться списками. Но все требовали взаимности. А Москва не отвечала. Судьба попавших в плен бойцов и командиров Красной армии Сталина не интересовала, а давать какие-то сведения о числе немецких пленных он категорически не хотел. И уж вовсе не желал появления в лагерях НКВД швейцарских медиков.

Гитлеру это было только на руку. В конце ноября командование вермахта подготовило списки полумиллиона советских пленных, которые готово было передать швейцарцам. Когда выяснилось, что Советский Союз не намерен отвечать взаимностью, Гитлер распорядился прекратить составление списков и запретил пускать представителей МККК в лагеря, где содержались красноармейцы. Фюрер знал, сколько советских пленных каждый день умирало в немецких лагерях, и не хотел, чтобы это стало достоянием гласности…

Швейцарский Красный Крест многих бы спас. Выполняя просьбы других воюющих государств, МККК следил за распределением посылок с продовольствием в лагерях военнопленных; британские военнопленные получали в месяц три посылки — ​от голода и истощения они не умирали. Да и само появление представителей Красного Креста в лагерях заставляло немцев сдерживаться. Никто не находился в таком бедственном положении, как советские пленные.

Требовал, чтобы все застрелились

Сталин не признавал сдачи в плен. В Советском Союзе не существовало понятия «военнопленный», только — ​«дезертиры, предатели Родины и враги народа».

Так было не всегда. Поначалу в Красной армии относились к попавшим в плен, как принято во всех странах, с сочувствием. 5 августа 1920 года было принято постановление Совнаркома о пособии возвратившимся из плена военнослужащим. Когда Сталин стал полным хозяином страны, все изменилось.

Приказ № 270 от 16 августа 1941 года, подписанный Сталиным, требовал от красноармейцев в любой ситуации стоять до последнего и не сдаваться в плен, а тех, кто смел предпочесть плен смерти, — ​расстреливать. Иначе говоря, вождь требовал, чтобы застрелились несколько миллионов красноармейцев, которые из-за преступлений самого вождя и ошибок его генералов оказались в окружении и попали в плен.

58-я (политическая) статья уголовного кодекса РСФСР позволяла предавать суду семьи пленных красноармейцев и высылать их в Сибирь. 24 июня 1942 года Сталин подписал еще и постановление Государственного комитета обороны «О членах семей изменников Родины». Членами семей считались отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили вместе.

Жестокие приказы, которые должны были помешать сдаче в плен, приводили к противоположным результатам. Попавшие в плен красноармейцы боялись возвращения на родину, где их считали предателями (так оно и получилось в 1945 году, когда из немецких лагерей они переместились в советские).

Жуков против Сталина

27 декабря 1941 года Государственный комитет обороны издал постановление о проверке и фильтрации «бывших военнослужащих Красной армии, находившихся в плену и окружении». Заместитель наркома обороны по тылу генерал Хрулев получил указание создать сборно-пересыльные пункты для бывших военнослужащих, обнаруженных в местностях, освобожденных от войск противника. Всех бывших военнопленных или окруженцев задерживали и передавали на сборно-пересыльные пункты, которыми руководили офицеры особых отделов НКВД.

В соответствии с приказом наркома обороны № 0521 от 29 декабря освобожденные или бежавшие из плена отправлялись в лагеря НКВД. Все должны были пройти проверку. Содержали бывших военнопленных так же, как и особо опасных государственных преступников. Им запрещались свидания с родными, переписка. Попавшими в плен красноармейцами занималось управление НКВД по делам военнопленных и интернированных, то есть к ним относились как к солдатам вражеской армии.

Многих военнопленных судили как изменников Родины за то, что они выполняли в плену обязанности врачей, санитаров, переводчиков, поваров, то есть обслуживали самих военнопленных. Семьи попавших в плен лишались во время войны денежных пособий и минимальных льгот, положенных родным красноармейцев.

И только маршал Жуков через 11 лет после окончания войны вступился за пленных. В 1956 году, будучи министром обороны, он предложил восстановить справедливость:

«В силу тяжелой обстановки, сложившейся в первый период войны, значительное количество советских военнослужащих, находясь в окружении и исчерпав все имевшиеся возможности к сопротивлению, оказалось в плену у противника. Многие военнослужащие попали в плен ранеными, контуженными, сбитыми во время воздушных боев или при выполнении боевых заданий по разведке в тылу врага.

Советские воины, оказавшиеся в плену, сохранили верность Родине, вели себя мужественно и стойко переносили тяготы плена и издевательства гитлеровцев. Многие из них, рискуя жизнью, бежали из плена и сражались с врагом в партизанских отрядах или пробивались через линию фронта к советским войскам». Министр обороны считал необходимым «осудить как неправильную и противоречащую интересам Советского государства практику огульного политического недоверия к бывшим советским военнослужащим, находившимся в плену или окружении».

Маршал Победы предложил снять все ограничения с бывших военнопленных, изъять из анкет вопрос о пребывании в плену, время, проведенное в плену, включить в общий трудовой стаж, пересмотреть дела, заведенные на бывших военнопленных, а тех, кто имел ранения или совершил побег из плена, представить к наградам. И всем вручить медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».

Но самого Жукова вскоре сняли с поста министра обороны, и справедливость в отношении бывших военнопленных была восстановлена не скоро.

Открылась дверь и медсестра завела в нашу палату мужчину лет пятидесяти. Невысокого, с подвижными глазами, одетого в серый больничный халат. Показала на свободную койку и ушла.

Обычно больные сразу же ложатся, однако, новичок даже не стал присаживаться. Он медленно ходил около окна, потом более быстрым шагом начал ходить по всей палате.

Лежавший около стены Петрович, которого мы называли «Пожарник», первым начал задавать новичку вопросы, знакомиться, так сказать. Думаю, что его интерес был вызван полной противоположностью этих людей. «Пожарник», он действительно работал в пожарной части города, был высокий, грузный, с большим округлым лицом, медлительными движениями.

Что случилось? Что ты все время ходишь? Полежи! Может, легче будет. Как звать-то?

Михаил – откликнулся новичок. – А лежать я не могу. Я всегда в движении, всю жизнь. А сейчас с животом непорядок. Я в плену был. Почти четыре года. Как мы там жили? Лучше не вспоминать.

Вечером, когда заняться уже вообще было нечем, я обратился к Михаилу с просьбой рассказать, как все-таки он попал в плен, а главное, как ему удалось вернуться оттуда живым.

Михаил помолчал, как бы сосредоточиваясь, собираясь с мыслями, и сказал:

Вспоминать те печальные дни тяжело, но ты молодой, войны не видел, поэтому считаю, что прошлое не должно навсегда уйти вместе с нами. Так что слушай.

В конце августа 1941 года наши части под натиском немецких войск отступали к побережью Черного моря.

Поступила команда собираться на берегу одной из бухт, куда за нами подойдут корабли.

Шли быстрым маршем и, вскоре, увидели море, а на берегу скопление пехоты. Я так прикинул, было от 70 до 90 тысяч солдат. Мы присоединились к ним и стали ждать. Солнце пекло неимоверно. Пошла вторая половина дня. Горизонт моря был чист. Корабли так и не появились.

Вскоре послышался отдаленный гул. Он быстро нарастал и вот уже по всей возвышенности берега показались немецкие машины и мотоциклы. Мы оцепенели. Никто не ожидал такого быстрого появления моторизованных частей противника. Они остановились. Нам казалось, что это какая-то грозная, нависшая лавина, готовая в любую минуту сорваться и покатиться, уничтожая все на своем пути.

Со стороны немцев заплясали блики отражающихся в окулярах биноклей лучей склоняющегося к горизонту солнца. Видимо они изучали и оценивали увиденное.

Мы были совершенно не защищены. Никаких естественных или подготовленных специально укрытий. Из оружия у пехоты только винтовки и автоматы.

Командование немцев, поняв безнадежность положения наших войск, направило в нашу сторону автомобиль. Подъехав на расстояние выстрела, он остановился, и из динамика на ломаном русском языке прозвучали команды: «Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь! Складывайте оружие! Стройтесь в колонну по 5 человек. Двигайтесь строго по дороге. Сдавшимся будет сохранена жизнь».

Михаил помолчал и, как бы вопросительно, сказал:

И что удивительно, при абсолютной неопределённости нашей дальнейшей судьбы, паники, хаоса не было! Война приучает к восприятию самой тяжелой ситуации чуть ли не как обычной или даже неизбежной.

Прошла команда от солдата к солдату: «Все документы, карты уничтожить, готовиться к сдаче. Надо выжить!».

Я, как и все, положил в кучу оружия свою винтовку и патроны и в колонне стал подниматься вверх по дороге.

Когда подошли к расположению немецких войск, колонну остановили. По бокам колонны стали немецкие солдаты с автоматами.

Подошел немецкий офицер и с трудом выговаривая русские слова, отрывисто крикнул: «Юде! Выходи!»

Никто из колонны не вышел, и тогда офицер пошел вдоль колонны, сам выборочно подходил к пленным, тер пальцем в перчатке у них за ухом, брезгливо нюхал и шел дальше. На одного из пленных он указал автоматчикам, те повели его за пригорок, и вскоре оттуда послышались автоматные выстрелы.

Было очень жарко, и где-то на 3 сутки некоторые пленные, обессилев, стали падать на землю.

Охранники колонны оттаскивали обессилевших в сторону и в упор расстреливали.

Видимо это происходило по всей колонне, потому что опять от одного к другому стали передавать команду: «Кто покрепче не давать падать ослабевшим. Поддерживать их и вести до привала».

Я был молодым, крепким – мне было всего 20 лет. Скольким нашим я спас жизнь трудно сказать. Ослабевшим помогали и другие молодые солдаты. Ни одного пленного больше не оставляли лежать, и расстрелы прекратились.

Так мы и дошли до железнодорожной станции. Там нас рассортировали, как мне показалось, в зависимости от возраста и физического состояния. Я попал в группу таких же молодых, крепкого телосложения мужчин, и нас отправили в Германию.

Наш вагон отцепили от состава на одном из полустанков. Мы были в центре чужой для нас страны. Всех вывели и построили в одну длинную шеренгу. Подошла группа немцев в гражданской одежде. По их походке, манере держаться было видно, что это, скорее всего, местные сельские жители.

Так и оказалось. Переводчик объявил, что нас направляют на сельскохозяйственные работы, но при малейших нарушениях порядка провинившихся немедленно будут заключать в концлагерь.

Немцы в гражданском стали ходить вдоль шеренги и отбирать для себя работников. Один из них что-то сказал переводчику и тот громко спросил: «Кто из вас имеет опыт работы с бензиновыми моторами?»

Я не имел такого опыта, но увлекался техникой и хорошо знал устройство двигателей. В колхозе меня часто приглашали ремонтировать их. Я мгновенно подумал: «Или будет вообще неизвестно какая работа, или то, с чем я уже знаком». Я вышел из шеренги и направился к переводчику. Однако такая поспешность не понравилась охранявшим нас солдатам. Одна из винтовок уперлась в мою грудь. Да! Поступок был необдуманный и рискованный – стреляли охранники в военнопленных без предупреждения.

Тем не менее, психология молодого, крепкого организма всегда брала во мне верх. Я не испытывал страха. Это ставило меня на грань жизни. Впрочем, кто знает? Может безрассудное бесстрашие и дало мне возможность выжить.

Во всяком случае, в той ситуации я своими действиями и окриками охранников привлек внимание переводчика и моего будущего хозяина. Они подошли ко мне. Хозяин – как я впоследствии его называл, был невысокого роста полный мужчина лет шестидесяти. Внимательно осмотрев меня и потолкав в плечо, он сказал: «Гут! Геен.»

Часа примерно через два мы были уже на ферме, которую немцы называли «бауришесхоф», и хозяин сразу повел меня к рабочему месту. Это была небольшая насосная станция, состоящая из двигателя, снятого с какого-то старого автомобиля, и смонтированного с ним водяного насоса. Все оборудование и горюче смазочные материалы находились в земляных нишах. Одна из них с проемом около 40 см и глубиной до 3 метров была не занята. Для чего она предназначалась, и как ее удалось вырыть, я так и не понял, но именно она сыграла решающую роль в моей жизни в плену.

Михаил прервал свой рассказ. Самый полный из нас тут же спросил:

А как вас там кормили?

В отношении еды. Учитывая наше положение в чужой стране, должен признать, что она была приемлемой. Может потому, что хозяин ел с работниками за одним столом – кормили нас неплохо. Конечно, мы не наедались досыта, поэтому, когда хозяин, перед тем как приступить к еде, молился и при этом закрывал глаза, мы успевали взять из общего блюда по несколько кусочков мяса.

А что все-таки с той нишей в земле? Как она могла сыграть в Вашей жизни какую-то роль – спросил я Михаила.

Вот и сыграла! Я, кроме работы на насосной станции, выполнял и другие поручения. Однажды в конце лета меня вместе с другими работниками-военнопленными поставили перекопать большой земельный участок. Мне досталась такая густо заросшая травой полоса, что лопата еле-еле входила в землю. Понятно, что я стал отставать.

В это время находившийся невдалеке хозяин, очевидно подъехавший на лошади, так как на нем была соответствующая одежда и плетка в руке, направился к нам.

Увидев, что я копаю медленно и отстал от остальных, он быстро подошел ко мне и со словами «Шнель, шнель арбайтен» вскинул руку с плетью, явно намереваясь ударить меня.

Конечно, если бы мне было 45-50 лет, я, скорее всего, закрыл бы лицо, нагнулся и подставил под удар свою спину. С возрастом жизнь ценишь больше, чем боль от удара плеткой. Но я был молодой, страха не испытывал и среагировал мгновенно.

Лопата в моих руках взлетела вверх.

Увидев, что я замахнулся, хозяин застыл с плеткой в поднятой руке. Я тоже застыл с поднятой, с небольшим разворотом, лопатой.

Прошло несколько секунд и хозяин, сделав два шага назад, медленно опустил плетку, потом повернулся и, не говоря ни слова, ушел.

Все работники побросали лопаты, подбежали ко мне и наперебой стали кричать: «Что ты наделал? Ты замахнулся на хозяина! Тебе конец! Сейчас он приведет солдат, и тебя отправят в концлагерь!».

Эти слова, как холодный душ, остудили мою голову. Мысли лихорадочно бились в моем мозгу: «Бежать? Но куда? Глубокий немецкий тыл. Кругом поля. Леса, где можно было бы спрятаться, не видно на многие километры».

Я опустился на землю. У меня перед глазами замелькали картинки из детства. Вот мама всегда с улыбкой склоняется надо мной. А вот папа с ремнем в руках направляется ко мне с «воспитательной» целью, а я, как всегда, ловко протискиваюсь под громоздкий диван и жду, когда придет бабушка и скажет, что уже можно вылезать.

«Хозяин показался! – крикнул кто-то из работников. – С ним один солдат. Солдат с винтовкой».

Стоп! Ниша на моей водокачке. Там можно спрятаться!

Я пригнулся и бегом побежал к своему рабочему месту.

«Господи!» – каждый, наверное, сказал бы. Какой это по-детски наивный поступок! Но в этот момент я думал только об одном – быстрее спрятаться.
Я спустился в траншею, лег на землю и боком стал продвигаться вглубь ниши. Как я уже говорил, она была, как узкая и глубокая, до трех метров, земляная расщелина. Снаружи доносились приглушенные голоса. Работники, по требованию хозяина, звали меня, повторяя, что мне некуда деваться и будет лучше, если я сам оставлю свое убежище.

Только на следующую ночь, более чем через сутки, я решился выбраться наружу.

На краю траншеи лежал сверток с куском хлеба, двумя вареными картофелинами, а рядом фляжка с водой. Я поел, размялся и, как только начало сереть, снова забился в свою спасительную «нору».

Так продолжалось трое суток. На четвертые сутки, утром, в траншею спустился старший из работников-военнопленных и сказал: «Все! Хозяин тебя простил. Вылезай и приступай к работе. Поливать нужно».

Я выбрался из своего заточения, поблагодарил работников, которые меня подкармливали, и принялся налаживать работу насосной станции. Больше никаких конфликтов с хозяином, до самого освобождения нашей армией, не было.

Ну, а как остальным работникам плетки доставалось от хозяина? – спросил заинтригованный таким необычным рассказом «пожарник».

Нет. Из тех военнопленных, с которыми я работал, такого не случалось. Правда, один из военнопленных, с которым я познакомился по дороге домой, говорил, что по нему плётка походила. Он не уточнил, при каких обстоятельствах это было, но поднимал рубашку и показывал следы ударов на спине. Я даже запомнил его фамилию – Почитаев Фёдор Ефимович.

Ну вот. Собственно говоря, за время нахождения в плену я реально на грани жизни был два раза – продолжил он.

Про первый я вам рассказал, а второй случился там, где ожидать или предвидеть его было невозможно.

У меня вдруг, как мне казалось, без всякой причины, сильно заболел живот.

Хозяин в этот день куда-то отлучился, его не было. Старший из работников, заметив, что я часто, чуть ли не бегом, стал посещать туалет, подошел и стал расспрашивать:

Что? Живот болит?

Да вот, что-то крутит прямо-таки. И резкие боли – ответил я.

Значит так: здесь недалеко есть медицинский пункт, я туда ходил, когда у меня один раз сильно разболелась голова. Иди туда, попроси лекарство. Попьешь, и все пройдет. С болями в животе шутить нельзя.

Я довольно быстро дошел до здания с надписью «Кранкенхаус». С помощью жестов, показывая на свой живот, а потом на дверь туалета, объяснил встретившей меня медицинской сестре, швестер по-немецки, свою проблему и стал просить лекарство.
Но она строго и настойчиво, перемежая немецкую речь с плохо произносимыми русскими словами, стала говорить, что нужно полечиться у них, полежать два-три дня, попринимать лекарство.

Закрыв лицо марлевой повязкой и надев на руки резиновые перчатки, она вывела меня из приемной комнаты, проводила до конца коридора, показала на другой туалет и открыла дверь расположенной рядом палаты.

Заходить, раздеваться, ложиться – несколько раз повторила она и, закрыв дверь, ушла.

Я огляделся. Комната представляла собой небольшую больничную палату с одним окном. У стен стояли две койки. На одной из них лежал мужчина. Увидев меня, он приподнялся и сразу по-русски начал спрашивать:

Ты у кого работаешь? Далеко отсюда? Что у тебя за болезнь?

Рассказав ему свою историю в двух словах, я поинтересовался, кто он и давно ли здесь лежит.

Мужчина представился Василием, русским военнопленным, работающим так же, как и я, у местного фермера – бауэра.

Меня только что привезли. – сказал он. - Не могу точно определить, чем я отравился. Ел со всеми работниками. Им хоть бы что, а у меня открылась тошнота и боли в животе. Хозяин заставил немедленно отвезти меня в больницу, сюда. Я не чувствую себя плохо, но полежать, отдохнуть от тяжелой работы – это же несбыточная мечта каждого из нас, пленных работников. Так что, Михаил, считай, нам с тобой повезло. Полежим денька три…

Василий не успел закончить радужного описания нашего «отдыха», как вошла медсестра. В руках у нее был небольшой поднос и на нем две мензурки с жидкостью.

Ложиться в постель. В постель! – потребовала она, обращаясь ко мне.

Когда я лег, медсестра поставила на прикроватную тумбочку Василию, а затем и мне, мензурки, сказала, что это лекарство нужно выпить и ушла.

Я приподнялся и протянул руку к мензурке. Но тут у меня резко заболел живот. Я быстро оделся и пошел в туалет.

Возвратившись в палату примерно через 5-6 минут, я увидел страшную картину.

Василий лежал, запрокинув голову. Глаза его закатились, изо рта шла пена, тело беспорядочно дергалось.

Стоявшая на его тумбочке мензурка была пустой. «Значит, выпил…» - мелькнула мысль, и меня покрыл холодный пот.

Я бросился к окну, распахнул его и выпрыгнул во внутренний дворик. Пригнувшись, обошел здание, вышел на улицу и уже через полчаса был на своей водокачке.

Старшему работнику сказал, что мне дали лекарство и отпустили. Попросил ничего не говорить нашему хозяину.

Что удивительно, проблемы с животом сразу прекратились. Видимо, при стрессовых ситуациях организм мобилизует такие мощные внутренние силы, что все болезни отступают.

Мне часто снится эта бесконечная лента пленных под палящим солнцем, битком наполненные вагоны, идущие в чужую страну, моя спасительная земляная ниша и, я думаю, пусть все будет, но только бы не было войны.

(без указания источников) о 3,8 млн. человек, захваченных немцами на первом этапе русской кампании (до 6 декабря 1941 года). Из того же числа исходил в феврале 1942 года высокопоставленный чиновник рейхсминистерства труда Мансфельд 2 : "Сегодняшние проблемы с нехваткой рабочих рук не возникли бы, если бы своевременно было принято решение о крупномасштабном использовании советских военнопленных. В наших руках было 3,9 миллиона русских, сейчас осталось в живых лишь 1,1 миллиона. Только с ноября 41-го по январь 42-го умерло 500000 русских."

В письме министра по делам восточных территорий Розенберга начальнику штаба ОКВ Кейтелю от 28.02.1942 3 приводятся несколько другие цифры:
Судьба русских военнопленных в Германии - есть трагедия величайшего масштаба. Из 3 миллионов 600 тысяч пленных лишь несколько сот тысяч еще работоспособны. Большинство из них истощены до предела или погибли из-за ужасной погоды.
Однако в большинстве случаев лагерное начальство запрещало передачу продовольствия заключенным, оно, скорее, готово было уморить их голодной смертью. Даже во время переходов военнопленных в лагерь местному населению не разрешалось давать им пищу. Во многих случаях, когда военнопленные не могли дальше двигаться от голода и истощения, их пристреливали на глазах потрясенных местных жителей, а трупы оставляли на дороге. Во многих лагерях пленные содержались под открытым небом. Ни в дождь, ни в снег им не предоставляли укрытия...
И наконец, следует упомянуть о расстрелах военнопленных. При этом полностью игнорировались какие-либо политические соображения. Так, во многих лагерях расстреливали, к примеру, всех "азиатов"...

Другая оценка численности советских военнопленных (практически общепризнанная сейчас в немецких исторических кругах) была дана в 70-х годах немецким историком Кристианом Штрайтом в книге “Они нам не товарищи” 4 ). Штрайт говорит о "3,35 миллионах советских военнопленных, из которых к концу января 1942 года в живых осталось только 1,4 млн. чел. Остальные 2 млн. стали жертвами расстрелов, эпидемий, голода или холода. Десятки, сотни тысяч были уничтожены командами СД или же войсковыми подразделениями по политическим или расовым мотивам."
В этом случае Штрайт опирается на довольно убедительный источник информации: приложение 5 к отчету главного командования сухопутных войск от 25.12.1941 года 5 , в котором говорится о 3 350 639 плененных русских военнослужащих (включая освобожденных, умерших и бежавших) на 20.12.41. Примечание, которым заканчивается этот документ: "Вследствие выявления сообщений с ложной информацией общее число советских военнопленных уменьшено на 500000" , возможно, объясняет разницу с числом, которым оперировал Мансфельд.

Отечественные историки пытаются оспаривать немецкие данные, что, однако, делается не всегда убедительно.
Рассмотрим, к примеру, работу генерал-полковника Г.Ф.Кривошеева 6 :
Эти данные в основном подтверждаются сведениями Главного командования сухопутных сил Германии, опубликованными в журнале боевых действий, согласно которым, к 20 декабря 1942 года попало в плен советских военнослужащих 3 350 639 человек. Это как раз тот период войны, когда Красная Армия несла наибольшие потери пропавшими без вести и попавшими в плен. (Из них около 2-х млн. погибли или были расстреляны к концу 1942 года). Эти данные близки к нашим. Так, согласно нашим документам, в 1941 году 2 335 482 человека пропали без вести и попали в плен. В 1942 - 1 515 221 человек пропали без вести и попали в плен. То есть к 30 декабря 1942 года, по данным Генерального штаба, без вести пропало 3 850 703 человека. Если учесть, что часть из них погибла в ходе боёв, часть осталась на оккупированной территории, часть ушла к партизанам, то цифра у К.Штрайта близка к реальности.
Как нетрудно заметить, уважаемый генерал-полковник делает удивительнейшую ошибку: "приложение 5" датируется декабрем 1941, а не 1942 года. Так что никакой речи о том, что "эти данные близки к нашим" и быть не может.

Далее генерал-полковник пишет: "Нужно сказать, что военнопленными считались в немецком плену не только военнослужащие, но и гражданские лица (мужчины в возрасте от 16 до 55 лет, согласно директиве Гиммлера), захваченные немцами на оккупированной территории." Тут необходимо отметить, что упомянутая директива Гиммлера 7 относится к июлю 1943 года, то есть никак не может влиять на подсчет численности военнопленных в 41-42 годах - в период максимальных потерь Советской Армии. Вообще же говоря, разрешение на вывоз рабочей силы с оккупированных восточных территорий было дано Гитлером лишь в начале ноября 1941 года, а стало активно использоваться уже в 42-м с назначением Шпеера министром вооружений и Заукеля главой центрального управления по использованию рабочей силы 8 .

Не согласны с немецкими цифрами и авторы книги "Россия и СССР в войнах XX века: Потери вооруженных сил." 9 Однако, и здесь доказательная база не отличается последовательностью.
Например, в книге говорится :
В ходе исследования не удалось найти немецкие документы, содержащие полные сведения о числе советских военнопленных, захваченных до начала 1942 г.
Чрезвычайно странное заявление с учетом того факта, что вышеупомянутое "приложение 5" давно опубликовано 10 .

И далее: Так, в сводках германского верховного командования сообщалось, что в котлах под Белостоком, Гродно и Минском было взято в плен 300 тыс. чел., под Уманью - 103 тыс., под Витебском, Оршей, Могилевом, Гомелем - 450 тыс., под Смоленском - 180 тыс., в районе Киева - 665 тыс., под Черниговом - 100 тыс., в районе Мариуполя - 100 тыс., под Брянском и Вязьмой - 663 тыс. чел. Итого в 1941 г. - 2 561 тыс. чел. . Данный итог действительно является суммой всех вышеперечисленных слагаемых, но (совершенно естественным образом, ведь пленных брали не только в "котлах") не является общим числом советских военнопленных в 1941 году по данным немецких источников, как представляют это авторы книги. Отличие - почти в 800 тысяч.

Отечественные историки пытаются объяснить расхождения следующими причинами:
- фашистское руководство в число военнопленных включало не только военнослужащих, но и всех сотрудников партийных и советских органов, а также мужчин, независимо от возраста, отходивших вместе с отступающими и окруженными войсками
- в плену оказались также раненые и больные, находившиеся на излечении в госпиталях, которые были захвачены противником. Эти военнослужащие в донесениях наших войск значились в числе санитарных потерь, а противником они учтены как военнопленные.
- в немецких сведениях учитывались кроме военнослужащих также гражданские лица, захваченные в районе боевых действий, личный состав спецформирований различных гражданских ведомств (путей сообщения, морского и речного флотов, оборонительного строительства, гражданской авиации, связи, здравоохранения и др.)

Релевантным мне представляется лишь третий пункт, но и здесь непонятно, как отличить ополченца, который сидит в окопе без оружия (случай в 41-м, увы, не редкий) от гражданского лица, которое копает этот окоп. При желании всех ополченцев можно считать гражданскими.

Разберем характерный пример, на котором останавливаются и авторы обсуждаемой книги:
Немецкое командование сообщило, что восточнее Киева взято в плен 665 тыс. советских солдат и офицеров. Между тем вся численность войск Юго-Западного фронта к началу Киевской оборонительной операции составляла 627 тыс. чел. Из этого числа более 150 тыс. действовали вне окружения, а десятки тыс. военнослужащих вышли из окружения с боями.
По другим сведениям 11 , численность войск составляла 677085 человек. Практическое совпадение числа защитников Киева (по нашим данным) и числа плененных (по немецким данным) ведет отдельных "исследователей" к самым удивительным умозаключениям 12 :.
Доказательством разочарования украинцев в Сталине стал тот факт, что из 677 тысяч солдат, защищавших Киев, 665 тысяч сдалось в плен.
Возможно, объяснить расхождение в цифрах поможет работа украинских историков . В ней на основании архивных данных 13 утверждается, что в обороне Киева дополнительно участвовало 450 тысяч призывников, мобилизованных местными военкоматами и 92805 добровольцев из народного ополчения. Что снимает противоречивость начальных расчетов.

На основе приведенной информации я склонен считать, что число в 3 миллиона советских военнопленных на конец 1941 года (из-за которого и разгорелась дискуссия в warhistory ) скорее отвечает реальности, чем данные отечественных историков. Даже если у попавшего в плен ополченца, партийного работника или партизана и не было военного билета (красноармейской книжки) установленного образца, уже тот факт, что он разделил трагическую участь других наших военнопленных, не дает нам права манипулировать цифрами и пытаться доказывать его "несуществование".
1 - Shirer W. A. The Rise and Fall of the Third Reich, 1959, русский перевод.Л. Орловой, Е.М. Федотовой, И.В. Квасюка, текст на сайте Militera .
2 - цитируется по http://www.zwangsarbeit.rlp.geschic hte.uni-mainz.de/F_Zimmerm03.html#FN02
3 - материалы Нюрнбергского трибунала, том 25, стр. 156-161
4 - Christian Streit. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941 - 1945. Stuttgart, DVA. 1978
5 - цитируется по http://www.fortunecity.co.uk/underw orld/kick/495/abgangpz.htm
6 - Некоторые новые данные анализа сил и потерь на советско-германском фронте. (Доклад на заседании Ассоциации историков Второй мировой войны 29.12.1998 г.). Цитируется по http://www.tellur.ru/~historia/arch ive/02/gpw2.htm .
7 - директива № 02358/43 - ЦГАОР. Ф. 7021, оп. 148, д. 258, л. 420-421.
8 - см., к примеру http://www.jungewelt.de/2002/03-16/0 21.php
9 - Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование. Москва “Олма-Пресс” 2001. Текст на сайте soldat.ru
10 - KTB OKW том I, стр. 1106 (справка от fat_yankey )
11 - Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945. Краткая история. – М.: Воениздат, 1970. – С. 91.
12 - цитируется по http://www.geocities.com/blackmedicatio n/W.o.ukraine.html
13 - ЦДАГО України, ф. 57, оп. 4, спр. 12, арк.196., ЦДАГО України, ф. 57, оп. 4, спр. 11, арк. 12.

16 августа 1941 года был издан Приказ № 270 Ставки Верховного Главнокомандования №270, согласно которому все советские военнослужащие, сдавшиеся в плен, объявлялись изменниками родины.
Согласно этому приказу, каждый красноармеец был обязан сражаться до последней возможности, даже если войсковое соединение было окружено силами противника; запрещалось сдаваться в плен врагу.
Нарушители могли быть расстреляны на месте; при этом они признавались дезертирами
На фото-Пленные командующий 12-й армией РККА генерал-майор П.Г. Понеделин (в центре) и командир 13-го стрелкового корпуса 12-й армии генерал-майор Н.К. Кириллов.
Все они заочно были приговорены к расстрелу. Вместе с тем, находясь в плену, все эти генералы вели себя мужественно и патриотично. Их волю не сломили ни издевательства, ни посулы фашистов. После войны они были освобождены западными союзниками и добровольно вернулись на Родину, где почти сразу были арестованы. В 1950 году на основании того же приказа №270 они были вновь осуждены и расстреляны.


Пленные советские танкисты из состава 2-й танковой дивизии 3-го мехкорпуса Северо-Западного фронта у своего танка КВ-1. В конце июня 1941 года в районе города Расейняй вместе с другим КВ-1 этой же части вел бой за развилку дорог. После потери возможности вести огонь был окружен немецкими солдатами, уцелевшие члены экипажа были взяты в плен после того, как немцам удалось сорвать ломом крышку люка механика-водителя.

Немецкий обер-лейтенант допрашивает пленного советского лейтенанта под Ленинградом. Осень 1941 г.


Два немецких солдата берут в плен красноармейца.


Солдаты СС позируют с пленным красноармейцем в окопе. В руках немца справа трофейный советский автомат ППШ.

Обыск взятого в плен красноармейца. Май 1942 года, в районе ржевско-вяземского выступа.


Допрос пленного советского лейтенанта. Май 1942 г., район Ржевско-Вяземского выступа

Пленный красноармеец показывает немцам на карте интересующую их информацию.

Пленный красноармеец, показывающий немцам комиссаров и коммунистов


Немецкий охранник даёт своим собакам позабавиться с «живой игрушкой»

Говорить о судьбе пленных немцев в СССР было не принято. Все знали, что они участвовали в восстановлении разрушенных городов, работали на селе и других отраслях народного хозяйства. Но на этом информация заканчивалась. Хотя их участь была не такой ужасной, как у советских военнопленных в Германии, тем не менее, многие из них так никогда и не вернулись к своим родным и близким. [С-BLOCK]

Для начала немного цифр. Как утверждают советские источники, в СССР было почти 2.5 миллиона немецких военнопленных. Германия приводит другую цифру - 3,5, то есть на миллион человек больше. Разночтения объясняются плохо организованной системой учета, а также тем, что некоторые пленные немцы по тем или иным причинам пытались скрыть свою национальность.

Делами пленных военнослужащих германской и союзных ей армий занималось особое подразделение НКВД - Управление по делам военнопленных и интернированных (УПВИ). В 1946 году на территории СССР и стран Восточной Европы действовало 260 лагерей УПВИ. В случае если была доказана причастность военнослужащего к военным преступлениям, его ждала или смерть, или отправка в ГУЛАГ.

Ад после Сталинграда

Огромное количество военнослужащих Вермахта - около 100 тысяч человек - были пленены после окончания Сталинградской битвы в феврале 1943 года. Большинство из них находились в ужасающем состоянии: дистрофия, тиф, обморожения второй и третьей степени, гангрены.

Чтобы спасти военнопленных, нужно было доставить их в ближайший лагерь, который находился в Бекетовке - это пять часов ходьбы. Переход немцев из разрушенного Сталинграда в Бекетовку выжившие впоследствии назвали «маршем дистрофиков» или «маршем смерти». Многие умерли от подхваченных болезней, кто-то скончался от голода и холода. Советские солдаты не могли предоставить пленным немцам свою одежду, запасных комплектов не было.

Забудь, что ты немец

Вагоны, в которых немцев перевозили в лагеря для военнопленных, зачастую не имели печек, постоянно не хватало и провианта. И это в морозы, достигавшие в последний зимний и первый весенний месяцы отметки в минус 15, 20, а то и ниже градусов. Согревались немцы чем могли, кутались в лохмотья и жались поближе друг к дружке.

В лагерях УПВИ царила суровая атмосфера, вряд ли чем-то уступавшая лагерям ГУЛАГа. Это была настоящая борьба за выживание. Пока советская армия крушила гитлеровцев и их союзников, все ресурсы страны направлялись на фронт. Недоедало гражданское население. И уж тем более не хватало провианта для военнопленных. Дни, когда им выдавали 300 граммов хлеба и пустую похлебку считался хорошим. А порой кормить пленных было и вовсе нечем. В таких условиях немцы выживали как могли: по некоторым сведениям, в 1943-1944 годах в мордовских лагерях были отмечены случаи каннибализма.

Для того, чтобы хоть как-то облегчить свое положение, бывшие солдаты Вермахата пытались всячески скрыть свое германское происхождение, «записывая» себя в австрийцев, венгров или румын. При этом пленные среди союзников не упускали возможности поиздеваться над немцами, отмечались случаи их коллективного избиения. Возможно, таким образом они мстили им за некие обиды на фронте. [С-BLOCK]

Особенно преуспели в унижении бывших союзников румыны: их поведение в отношении пленных из Вермахта нельзя назвать иначе как «продовольственный терроризм». Дело в том, что к союзникам Германии в лагерях относились несколько лучше, поэтому «румынской мафии» вскоре удалось обосноваться на кухнях. После этого они принялись безжалостно сокращать немецкие пайки в пользу соотечественников. Нередко нападали и на немцев - разносчиков пищи, отчего их пришлось обеспечивать охраной.

Борьба за выживание

Медицинское обслуживание в лагерях было крайне низким из-за банальной нехватки квалифицированных специалистов, которые были нужны на фронте. Нечеловеческими порой были и бытовые условия. Зачастую пленных размещали в недостроенных помещениях, где могла отсутствовать даже часть крыши. Постоянный холод, скученность и грязь были обычными спутниками бывших солдат гитлеровской армии. Уровень смертности в таких нечеловеческих условиях порой достигал 70%.

Как писал в своих мемуарах немецкий солдат Генрих Эйхенберг, превыше всего стояла проблема голода, а за тарелку супа «продавали душу и тело». По всей видимости, имелись случаи гомосексуальных контактов среди военнопленных за еду. Голод, по словам Эйхенберга, превращал людей в зверей, лишенных всего человеческого.

В свою очередь, ас Люфтваффе Эрик Хартманн, сбивший 352 вражеских самолета, вспоминал, что в Грязовецком лагере военнопленные жили в бараках по 400 человек. Условия были ужасающими: узкие дощатые лежанки, отсутствие умывальников, вместо которых дряхлые деревянные корыта. Клопы, писал он, кишели в бараках сотнями и тысячами.

После войны

Несколько улучшилось положение военнопленных после окончания Великой Отечественной. Они начали принимать активное участие в восстановлении разрушенных городов и сел, и даже получали за это небольшую зарплату. Ситуация с питанием хоть и улучшилась, но продолжала оставаться тяжелой. При этом в СССР в 1946 году разразился жуткий голод, унесший жизни около миллиона человек.

Всего в период с 1941 по 1949 годы в СССР погибли более 580 тысяч военнопленных - 15 процентов от их общего числа. Конечно, условия существования бывших военнослужащих германской армии было крайне тяжелыми, но все-таки они не шли ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить советским гражданам в немецких лагерях смерти. Согласно статистике, за колючей проволокой погибли 58 процентов пленных из СССР.