Онлайн чтение книги Бесы Глава четвертая. Хромоножка

Хромоножка

I

Шатов не заупрямился и, по записке моей, явился в полдень к Лизавете Николаевне. Мы вошли почти вместе; я тоже явился сделать мой первый визит. Они все, то есть Лиза, мама и Маврикий Николаевич, сидели в большой зале и спорили. Мама требовала, чтобы Лиза сыграла ей какой-то вальс на фортепиано, и когда та начала требуемый вальс, то стала уверять, что вальс не тот. Маврикий Николаевич, по простоте своей, заступился за Лизу и стал уверять, что вальс тот самый; старуха со злости расплакалась. Она была больна и с трудом даже ходила. У ней распухли ноги, и вот уже несколько дней только и делала, что капризничала и ко всем придиралась, несмотря на то что Лизу всегда побаивалась. Приходу нашему обрадовались. Лиза покраснела от удовольствия и, проговорив мне merci, конечно за Шатова, пошла к нему, любопытно его рассматривая.

Шатов неуклюже остановился в дверях. Поблагодарив его за приход, она подвела его к мама.

Это господин Шатов, про которого я вам говорила, а это вот господин Г– в, большой друг мне и Степану Трофимовичу. Маврикий Николаевич вчера тоже познакомился.

А который профессор?

А профессора вовсе и нет, мама.

Нет, есть, ты сама говорила, что будет профессор; верно, вот этот, - она брезгливо указала на Шатова.

Вовсе никогда я вам не говорила, что будет профессор. Господин Г - в служит, а господин Шатов - бывший студент.

Студент, профессор, всё одно из университета. Тебе только бы спорить. А швейцарский был в усах и с бородкой.

Это мама сына Степана Трофимовича всё профессором называет, - сказала Лиза и увела Шатова на другой конец залы на диван.

Когда у ней ноги распухнут, она всегда такая, вы понимаете, больная, - шепнула она Шатову, продолжая рассматривать его всё с тем же чрезвычайным любопытством и особенно его вихор на голове.

Вы военный? - обратилась ко мне старуха, с которою меня так безжалостно бросила Лиза.

Нет-с, я служу…

Господин Г - в большой друг Степана Трофимовича, - отозвалась тотчас же Лиза.

Служите у Степана Трофимовича? Да ведь и он профессор?

Ах, мама, вам, верно, и ночью снятся профессора, - с досадой крикнула Лиза.

Слишком довольно и наяву. А ты вечно чтобы матери противоречить. Вы здесь, когда Николай Всеволодович приезжал, были, четыре года назад?

Я отвечал, что был.

А англичанин тут был какой-нибудь вместе с вами?

Нет, не был.

Лиза засмеялась.

А, видишь, что и не было совсем англичанина, стало быть, враки. И Варвара Петровна и Степан Трофимович оба врут. Да и все врут.

Это тетя и вчера Степан Трофимович нашли будто бы сходство у Николая Всеволодовича с принцем Гарри, у Шекспира в «Генрихе IV», и мама на это говорит, что не было англичанина, - объяснила нам Лиза.

Коли Гарри не было, так и англичанина не было. Один Николай Всеволодович куролесил.

Уверяю вас, что это мама нарочно, - нашла нужным объяснить Шатову Лиза, - она очень хорошо про Шекспира знает. Я ей сама первый акт «Отелло» читала; но она теперь очень страдает. Мама, слышите, двенадцать часов бьет, вам лекарство принимать пора.

Доктор приехал, - появилась в дверях горничная.

Старуха привстала и начала звать собачку: «Земирка, Земирка, пойдем хоть ты со мной».

Скверная, старая, маленькая собачонка Земирка не слушалась и залезла под диван, где сидела Лиза.

Не хочешь? Так и я тебя не хочу. Прощайте, батюшка, не знаю вашего имени-отчества, - обратилась она ко мне.

Антон Лаврентьевич…

Ну всё равно, у меня в одно ухо вошло, в другое вышло. Не провожайте меня, Маврикий Николаевич, я только Земирку звала. Слава богу, еще и сама хожу, а завтра гулять поеду.

Она сердито вышла из залы.

Антон Лаврентьевич, вы тем временем поговорите с Маврикием Николаевичем, уверяю вас, что вы оба выиграете, если поближе познакомитесь, - сказала Лиза и дружески усмехнулась Маврикию Николаевичу, который так весь и просиял от ее взгляда. Я, нечего делать, остался говорить с Маврикием Николаевичем.

Формальная жена . Внешность ее описана хроникером в главе 4‑й (часть 1‑я), названной в ее честь — «Хромоножка»: «При свете тусклой тоненькой свечки в железном подсвечнике я разглядел женщину лет, может быть, тридцати, болезненно-худощавую, одетую в темное старенькое ситцевое платье, с ничем не прикрытою длинною шеей и с жиденькими темными волосами, свернутыми на затылке в узелок, толщиной в кулачок двухлетнего ребенка. Она посмотрела на нас довольно весело; кроме подсвечника, пред нею на столе находилось маленькое деревенское зеркальце, старая колода карт, истрепанная книжка какого-то песенника и немецкая белая булочка, от которой было уже раз или два откушено. Заметно было, что m-lle Лебядкина белится и румянится и губы чем-то мажет. Сурмит тоже брови и без того длинные, тонкие и темные. На узком и высоком лбу ее, несмотря на белила, довольно резко обозначались три длинные морщинки. Я уже знал, что она хромая, но в этот раз при нас она не вставала и не ходила. Когда-нибудь, в первой молодости, это исхудавшее лицо могло быть и недурным; но тихие, ласковые, серые глаза ее были и теперь еще замечательны; что-то мечтательное и искреннее светилось в ее тихом, почти радостном взгляде. Эта тихая, спокойная радость, выражавшаяся и в улыбке ее, удивила меня после всего, что я слышал о казацкой нагайке и о всех бесчинствах братца. Странно, что вместо тяжелого и даже боязливого отвращения, ощущаемого обыкновенно в присутствии всех подобных, наказанных Богом существ, мне стало почти приятно смотреть на нее, с первой же минуты, и только разве жалость, но отнюдь не отвращение, овладела мною потом.
— Вот так и сидит, и буквально по целым дням одна-одинешенька, и не двинется, гадает или в зеркальце смотрится, — указал мне на нее с порога Шатов, — он ведь ее и не кормит. Старуха из флигеля принесет иной раз чего-нибудь Христа ради; как это со свечой ее одну оставляют!..»
Чуть далее повествователь еще упомянет, что у Марьи Лебядкиной при смехе открываются «два ряда превосходных зубов ее».
История сказочного замужества Хромоножки описана в исповеди Ставрогина (глава «У Тихона») — произошло это вскоре после растления им 14-летней : «...пришла мне идея искалечить как-нибудь жизнь, но только как можно противнее. Я уже с год назад помышлял застрелиться; представилось нечто получше. Раз, смотря на хромую Марью Тимофеевну Лебядкину, прислуживавшую отчасти в углах, тогда еще не помешанную, но просто восторженную идиотку, без ума влюбленную в меня втайне (о чем выследили наши), решился вдруг на ней жениться. Мысль о браке Ставрогина с таким последним существом шевелила мои нервы. Безобразнее нельзя было вообразить ничего. <...> Свидетелями брака были и , тогда случившийся в Петербурге; наконец, сам Лебядкин и Прохор Малов (теперь умер). Более никто не узнал, а те дали слово молчать...»
И вот, спустя время, брат Марьи капитан Лебядкин пытается шантажировать Ставрогина этим тайным браком, что, в конце концов, кончается трагически: и брата, и сестру Лебядкиных убивает с молчаливого согласия Ставрогина.
Отдельными штрихами Хромоножка схожа с героиней очерка И.Г. Прыжова (прототипа ) «Татьяна Степановна Босоножка», отразились в этом образе, по-видимому, и некоторые черты — дурочки Аграфены из Дарового.

Царевич

Тема «скрытого», «подлинного» царя широко представлена в русской классике. Наиболее точный автор-исследователь народнических поисков русской интеллигенции Мануэль Саркисянц писал про Царевича примерно так: «Народный царь-избавитель должен был превратить всю Русь в подобие праведной земли. Народное сознание ищет царевичей гонимых или устраненных. Если царевич свергнут боярами - значит, он пострадал за народ». Советский исследователь Чистов подчеркивал, что такого рода ожидания были созданы «коллективным сознанием крестьянских и казачьих масс».
Ну а наш «главный» русский писатель Фёдор Достоевский в знаменитых «Бесах» «изобразил» целую доктрину «тайного государя». За одно он вскрыл и пласты священной истории.
Напомним фабулу «бесовского» романа:
Авантюрист Пётр Верховенский (прототип революционера Нечаева) предлагает дворянину Ставрогину то ли сыграть, то ли на самом деле объявить себя Иваном-царевичем, Тайным русским царём. От имени коего будут жечься помещичьи усадьбы, взрываться губернаторы. Его именем неофиты пойдут проповедовать «Русскую Правду». С «Иваном-царевичем» на устах осуществятся Революция и Преображение России.
Поначалу у Верховенского (или у Достоевского) идёт аллюзия на дворянина-разбойника Дубровского: предлагается передавать Царевичу письма через дупло в лесу.
«Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал. Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам»…

«Слушайте, я вас никому не покажу, никому: так надо. Он есть, но никто не видал его, он скрывается. А знаете, что можно даже и показать, из ста тысяч одному, например. И пойдет по всей земле: «Видели, видели». И Ивана Филипповича (1) бога-саваофа видели, как он в колеснице вознесся пред людьми, «собственными» глазами видели. А вы не Иван Филиппович; вы красавец, гордый как Бог, ничего для себя не ищущий, с ореолом жертвы, «скрывающийся». Главное легенду! Вы их победите, взглянете и победите. Новую правду несет и «скрывается». А тут мы два-три соломоновских приговора пустим. Кучки-то, пятерки-то — газет не надо! Если из десяти тысяч одну только просьбу удовлетворить, то все пойдут с просьбами. В каждой волости каждый мужик будет знать, что есть, дескать, где-то такое дупло, куда просьбы опускать указано. И застонет стоном земля: «Новый правый закон идет», и заволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное. В первый раз! Строить мы будем, мы, одни мы!»

Эти строчки — пожалуй главное в романе. Вокруг революционно-мракобесных пламенных сих белых стихов роман и бесы романа вертятся…

Колумб без Америки

Критики (а из них нас прежде всего интересует основатель народничества Михайловский) в один голос заявили, что «роман того-с…» и «нечаевское дело нетипично». Что-де молодёжь у нас не такая-с… (Она у нас кстати всегда не такая-с). И «дедушка народников» Николай Михайловский с общим хором согласился. (2) Не такая-с… Современники видели в «нечаевщине» и в сюжете «Бесов» отклонение, не предусмотренную странность. Идиосинкразию. На которую не стоит-то особенно и внимание обращать…
Десятилетия спустя швейцарский профессор-психоаналитик Карл Густав Юнг построил изучение бессознательного народов и Человечества именно на исследовании неврозов и психозов наблюдаемых им пациентов. Он считал, что в таких вот «странностях», в расколах банального сознания и скрывается подлинная причина не только психических болезней, но и логика бытия тысяч поколений мещан. Ведь в отклонениях и странностях спрятано всё: грёзы и мифы, архетипы и сказки.
«Нечаевское дело» было первой «странностью», породившей цепь закономерностей, приведших к Революции. Достоевский мужественно глянул в «шизофреническое дело» и узрел колодец, простиравшейся до порогов Русского Инобытия. В нём плавали неизвестные звёзды, и жемчужным пламенем искрились Голубые Города…
В пророчествах Верховенского (который сам, безусловно, очередное «альтер эго» Фёдора Достоевского, многогранного, как бриллиант) плещутся метафизика и сакральная география. Пётр Верховенский утверждает, что свои идеи во многом позаимствовал у хлыстов и скопцов, у которых гостил.
Это тогда модно было в революционных кругах. Бакунин и Герцен вникали в житие русских сект. Молодой Плеханов бродил по старообрядческим согласам, отрастив бороду капустой. Позже эту спиритуальную эстафету перехватят меньшевики (Валентинов — лучший друг Белого и Блока) и большевики (Бонч-Бруевич — главный знаток сект и «толков» и будущий Секретарь Совета народных комиссаров).
Пытаясь «зажечь» «проклятого барина» на революционно-духовный подвиг, Верховенский доказывает Ставрогину: «Я без вас, как Колумб без Америки!». Достоевский вновь прозрел бездны, потому что Америка в русско-византийской священной географии и есть Белая Индия, Беловодье и Царство Пресвитера Иоанна. Место, где и положено находиться Тайному (Скрывающемуся-До-Поры) Государю…

Господин Звёзд

Пора приглядеться к Николаю Всеволодовичу Ставрогину. Почему именно он? Что в нём такого особенного?
Ставрогин Достоевского — это для Руси — Чужое и Иное. Приехал «принц Гарри» (3) из Швейцарии (как князь Мышкин или несколько позже Ульянов-Ленин). Он ведёт себя гипер-аморально, даже для своей нескучной эпохи. Но так и должны вести себя безумные священные цари по Фрэзеру: растлевать женщин и девочек, неожиданно кусать людей за уши, публиковать про себя такую биографию, что сегодня бы даже Эдуард Лимонов постеснялся. Просто сверхчеловек по версии Ницше — Ставрогин вполне годился в потенциальные цари.
Будто какой-то античный бог, Ставрогин вручает каждому персонажу «Бесов» по идее — одному западничество, другому славянофильство, третьему — танатофилию… Эти идеи схожи с медицинскими диагнозами. Паранойя и шизофрения — всё пошло в ход… Идеи настолько сильны, что они буквально «съедают» героев романа, утаскивают их на тот свет.
Героев романа Бердяев справедливо именует древнегреческим словом «эманации» — «истечения». «Бесы» суть «истечения» «Тайного царя».
Слово «бесы» — как и «небеса» происходят от раннесемитского числительного «себу» — «семь», что обозначало и «семь небес». (Отсюда и Господь Саваоф — «Господин звёзд семи небес») Т. е. символически Ставрогин олицетворяет бога, а герои «Бесов» — его вестников, звёздочек.
Так вот через свои «истечения» Ставрогин к середине романа полностью утрачивает свои духовные силы и напоминает потухший в якутской вечной мерзлоте вулкан Балаган-Тас. Тот что зимою завален снегом, а летом — в цветастых травах. По форме вулкан представляет собой почти правильный конус, усечённый примерно на одну четверть.
Говорят, что великий маг и кукловод людей-эманаций Гурджиев однажды утратил свой «внутренний огонь» — «бараку». С богами земными иногда случается сие.
Чтобы вернуть «бараку» (согласно мифам народов Земли) царя (или бога) нужно замучить, прикончить и съесть. Достоевский об этом даже не намекает — говорит, как есть:
Ведь «ставрос» переводится с греческого на русский, как «Распятый». Иной Царь – это ещё и фармак!
Царь-Эдип! Его приносят в жертву в известное звёздам время. Это не только судьба властителей Эллады, Мексики или Тропической Африки. На Руси царей чаще уничтожают, чем дают «сыграть в ящик» естественным образом . Ведь цареубийство – очень древний ритуал обновления космоса.
Сверхчеловек Ставрогин, наполняющий по выражению Рене Жирара смыслом своих «одержимых», герой религиозного культа в свою честь и «без пяти минут» Подпольный Царь. Крысиный Король…

Палач Русского Мифа

«Проклятый барин» в книге отказывается от предложенной роли, «не тянет» на Ивана-Царевича, авантюра Верховенского заканчивается ничем. Вместо Царя убивают не того-с…
Бытийная катастрофа, сложившаяся после «неправильно» закончившегося романа, была очевидна для многих людей с тонким духовным чутьём.
В сентябре 1908 года Андрей Белый вместе с меньшевиком Валентиновым ездил на грот, где Нечаев расстрелял студента Иванова. Вместе они перечитывали «Бесы» Достоевского, сделавшего знаменитым «нечаевское дело», воплотившим его в роман. Белый крыл Достоевского последними словами , кричал, что он «Ничего не понял!».
Будущий «скиф» Андрей Белый ходил по парку, жестикулировал и кричал: «Предвестники взрыва уже ходят по городам и сёлам. Я их слышу, а глухие не слышат, слепые их не видят, тем хуже для них. Взрыва не избежать. Кратер откроют люди кремневые, пахнущие огнём и серою!» (4)
Кратер Царя-Вулкана, напрочь закупоренный у Ставрогина, по прихоти Достоевского. Магический портал в Белую Индию.
Тогда же Белый написал своих «Бесов» — роман «Серебряный голубь». Но это — отдельная тема.
Думается, что Фёдор Достоевский, как раз всё понял, но перепутал карты и группировочные смыслы мифа сознательно. Чтобы читателю внутренне поплохело. Так читателя он не так уж и любил (как сегодня принято считать у «фанатов гения»).
Фёдор Михайлович был главным деконструктором русского мифа (в самой его жестокой форме — в стиле Жака Дерриды). И деконструировал он наш с вами миф, как ни один Деррида или Делёз не смогли бы (потому что они иностранцы, а он то — русский). Христианскую Европу шаг в шаг с Ф.М.Д. разбирал Фридрих Ницше. «Развинтив до винтика» « старый мир » в «Антихристе» философ (выкинув «плохое»), будто шаман, начал собирать европейский гештальт заново. И вместо «Евангелия» предложил Европе «Так говорил Заратустра». Что было конечно отсылкой к древним арийским богам и к масонским преданиям (см. путешествие в страну мага Зарастро в «Волшебной флейте» Моцарта). Нечто подобное пытался осуществить перед крахом Рима митраист Юлиан Отступник. А Ницше вынул подсознательное Европы, разжёг внутренним писательским огнём и предложил планете в качестве повестки дня.
Лев Толстой тоже «разбирал» русское общество в «Анне Каренине» и «Крейцеровой сонате». А потом «собрал его заново» в доктринах «упрощенчества» и «непротивления злу и насилию». Тема не пошла в России, зато прижилась в Индии…
Достоевский не так…
Он только разбирал, резал и насмехался. Быстро, активно, в стиле падучей, зикра, танца… Словно бес очень высокого калибра.
Сергий Радонежский у него (старец Зосима) после смерти так «провонял», что хоть сапог вешай. «Князь-Христос» Мышкин прослыл идиотом и сошёл с ума. А «Тайный Царь» Николай Ставрогин — взял, да и удавился… В бесконечном расейском Скотьеперегонске…
Перелистывая бессмертные Ф.М.Д. творения я почему-то вспоминаю фразу Альфреда Розенберга про «парализующую̆ жизненную силу, галерею идиотов». Варнак и фашист, идеолог Третьего Рейха — не так уж и не прав…
Те, кто считают Достоевского образцом для «Русского Мира», люди либо наивные, либо злодейские. Достоевский его безжалостный палач и экзекутор.
Но и под скальпелем Хирурга на дне «ящика Пандорры» наши люди иной раз узревают свою последнюю Надежду. Надежда — имя женское, и как уж водится на Руси — спасение приходит через жену.

Ставрогин в Кино

В постперестроечном угаре, в эпоху безраздельного господства бесов, по мотивам «Бесов» было снято аж четыре фильма. А некоторые фильмы перелезли в сериалы. Режиссёры и зрители пытались найти в битом стекле образов Достоевского потерянные смыслы и ориентиры. Это было конечно же бесполезно. Ведь по осколкам фарфоровой вазы очень сложно угадать контуры целого произведения. Но сценаристы и актёры сего не знали и старались, как могли. И некоторые их находки и осколки напомнили нам о неземной красоте.
С ликом Ставрогина не угадал почти никто. В экранизации братьев Таланкиных его играет Андрей Руденкин. Запечатлившийся в сознании зрителей по фильму «Клим Самгин». Он и играет Самгина — классического «мечущегося интеллигента». Это словосочетание донельзя избито, но лучше точно не скажешь. Мечущийся интеллигент.
У Хотиненко Ставрогина «воспризвёл» Максим Матвеев. Типаж его знаменит и известен на Руси, как «хлыщ». Этакая помесь Хлестакова с телеведущим Андреем Брилёвым.
В яблочко почти попал лишь иностранец Анджей Вайда, поставивший своих «Бесов» в интерпретации Камю по пьесе «Одержимые». В роли Ставрогина там тогда ещё моложавый француз Ламбер Виссон. (Это притом, что сам фильм очень тяжёлый, смотреть польскую чернуху, с аллюзиями на движение «Солидарность» практически невыносимо).
Так вот — Ламбер…

Викторианский демонический красавчик, безупречный гений в цилиндре шармом и странной активностью напомнил даже не Онегина с Дорианом Греем. Через него просвистел, как сквозь изысканный китайский чайник со льдом холодок Потустороннего. Что-то в этом Виссоне вайдовском было неуловимо схожее с Белой Лугоши в его лучших ролях. Ну а лучшие роли Лугоши — это всё граф Дракула — кровавый соблазнитель белокурых девиц высшего света . Летучая мышь из чёрного окна Европы. Тайный император ужасных и сладострастных снов, вампир-одиночка — эффектная психоаналитическая пародия Короля Немейского Леса. Словом, Вайда узнал в Ставрогине подсознание Европы. Которое конечно — Азия и Россия. (Как называл её Гитлер — «наша Русская Индия»). Место обитания безумных западных страхов. А обратная сторона любых страхов и кошмаров — это обретённое нечеловеческое счастье.
А Ламбер Виссон после роли Ставрогина, так и едет по загадочной лыжне, сыгранного им архетипа. Мы с удовольствием наблюдали «Француза» — утончённого эстета с элегантно завязанным галстуком в «Матрице» Вачовски. Там он играет Меровингена повелителя и старейшего жителя виртуального мира Матрицы. Ему служат вампиры и оборотни, а Сам отвечает за потерянные души.
Ну, а династия исторических Меровингов, свергнутая безжалостными Каролингами «во время оно» по сию пору источник беспокойства западных конспирологов и романистов. Вокруг них витает легенда земного воплощения «рода Христа» и строится новейший эзотерический детектив «Код да Винчи».
«Тайные цари» Запада напоминают о себе и взывают о мщении…

Хромоножка

В жёнах у Меровингена-Виссона (который как мы знаем давно «Ставрогин») в синема «Матрица» не кто-нибудь, а сама Персефона. Супруга бога Аида.
В «Бесах» у Ставрогина помимо любовниц и невесты-барыни есть ещё и Тайная Жена. Что нормально для Тайного Царя. Например у Пугачёва было несколько Тайных жён. Жена Ставрогина, умалишённая Мария Лебядкина — «Хромоножка»…
Это важный физический признак Священного. Когда одна нога — в этом мире, а другая в — Том. Дьявол хромает. А подарки от Святого Николая мы получаем из рождественского (одного единственного) башмака.
Увечье (как и красота небесная) — очень часто признак Божьего знака. Шаманов Сибири выбирают из детей с шестью пальцами. В романе Белого «Серебряный голубь» прототип «Хромоножки» — «духиня» Матрёна. Матрёнушка — ряба и косоглазенька, она же излучает запредельную сексуальную энергию…
Ставрогин на своей Марии женился «на спор», а потом скрывал её, а немного погодя велел зарезать. Видимо Достоевский посчитал, что со времён Стеньки Разина «женоубийство» — старинная забава «народных царей».
Юродивую и калечную девицу-духиню во всех фильмах о «Бесах» славянские (а в фильме Вайды — немецкая Ютта Лампе) артистки сыграли изумительно хорошо. Видимо — это древний женский североевразийский архетип («помешанных-святых-пифий») в них заговорил.
Ну, а лучше всех (в версии братьев Таланкиных) это сделала Она — несравненная Алла Демидова. Не звонкая, стройная валькирия, но стареющая, матереющая и какая-то отупелая баба. Не чарующим, звонко-леденелым, фирменно-демидовским голосом, но каким-то осиплым, чуть ли не прокуренным, чуть ли не бомжатским прононсом (невероятная арт-игра) Марья Тимофеевна Лебядкина возвещает своему царю следующий народный приговор:

«Похож-то ты очень похож, может и родственник ему будешь,— хитрый народ! Только мой — ясный сокол и князь, а ты — сыч и купчишка! Мой-то и богу, захочет поклонится, а захочет, и нет…
И чего ты тогда струсил, вошел-то? Кто тебя тогда напугал? как увидала я твое низкое лицо, когда упала, а ты меня подхватил, — точно червь ко мне в сердце заполз: не он, думаю, не он! Не постыдился бы сокол мой меня никогда пред светской барышней! О господи! да я уж тем только была счастлива, все пять лет, что сокол мой где-то там, за горами живет и летает, на солнце взирает… Говори, самозванец, много ли взял? За большие ли деньги согласился? Я бы гроша тебе не дала. Ха-ха-ха! ха-ха-ха!..»

«Царь-то не настоящий» — возвестила «духиня». И потому все усилия Верховенского (и Достоевского) тщетны. Не настоящий…

Я долго искал и вспоминал тембр связок, особый голос и драйв, саунд, которым Демидова цедила свою проповедь (эта дама умеет говорить «голосами»).
И нашёл его в каталоге советской богемы 70-х. Ведь наша Алла — центровая богемная артистка с «Таганки». Это была нарочитая блатная речь еврейско-французской натурщицы и искусствоведа Дины Верни. Дина (кавалер Ордена Почётного Легиона), как уроженка Кишинёва и Одессы сохранила любовь к отечественному шансону и в 1975 году выпустила в Париже культовый альбом «Блатные песни» со стихами Алешковского и народными хитами про Молдаванку, Бодайбо и Колыму.
Её тягучий, нутряной, иномирный речитатив молодое поколение может припомнить по кавер-версии панк-хардкор группы «Нож для фрау Мюллер»:

И вот сижу опять в тюрьме,
Не светит больше солнце мне.
На нарах…
Кошмары… Кошмары…

С этого дна русской и человеческой психики Демидова (не без помощи Таланкиных и Верни) достала подлинную «русскую вещь». Славный разговор «воровской жены» с «Королём-Разбойником».
«Наблатыкавшись» с казаками персидская княжна могла бы спеть «Царю-брату» Стеньке похожую отповедь. Кто знает?
Кромешные, запредельные, «истинно-русские» тени «Скрывающегося государя» и его «Дражайшей половины» ходят-бродят на дне нашего коллективного бессознательного. И иногда (в самые страшные моменты истории) вырываются наружу. Из Сокровенной Индии…
Мой приятель социалист Константин Бакулев однажды проявил интерес к этнографическому энтузиазму автора к делу (или к житию) лидера партии левых эсеров Маруси Спиридоновой. К главной женщине Русской Революции, подарившей Ленину власть над крестьянской Россией.
Роль Марии Спиридоновой в культовом кино «Шестое июля» — это и, пожалуй, главная роль Аллы Демидовой.
Так вот, Бакулев однажды сказал просто так: «Для русских людей Ленин был, как Спаситель-Христос, Царь-Разбойник. Вот они и пошли за ним. А его Богородицей (или Марией Магдалиной), его Тайной женой — была Спиридонова».
Это было так неотразимо, что люди поверили Ленину (а я — Бакулеву), поверили и миллионами конных эскадронов поскакали за кумачёвыми знамёнами. А потом Красный Царь свою Тайную Царевну заточил в острог.
Вот и вся сказка.

Павел Зарифуллин

(1) На самом деле — Данила Филлипович (Филлипов) — первый хлыстовский «Бог-Саваоф». А Достоевскому везде чудились Иваны.
(2) Николай Михайловский «О «Бесах» Достоевского»
(3) Царевич в хронике Шекспира «Генрих Четвёртый»
(4) Н. Валентинов «Два года с символистами», Stanford, 1969

«Нож для фрау Мюллер» ремикс Дины Верни

Мой-то и богу, захочет, поклонится, а захочет, и нет, а тебя, Шатушка… по щекам отхлестал… Ф. М. Достоевский, «Бесы». Восемьдесят лет тому назад датский критик Георг Бран дес писал о Достоевском: «Его сочинения представляют на стоящий арсенал христиански воспринятых характеров и ду шевных состояний. Все действующие лица в его произведениях больные, грешники или святые… и переход от состояния грешника к обратному состоянию, от грешницы к святой и от физически больного к душевно здоровому происходит то путем медленного очищения, то внезапно, в одно мгнове ние, как в Новом Завете» 1. Действительно, произведения Достоевского густо населены людьми несчастными и убогими - юродивыми, калеками, слабоумными, изгоями общества. Мы вправе задуматься: поче му столь часто героями Достоевского оказываются существа физически и умственно ущербные? В чем смысл такого при страстия у романиста? Сознательный ли это выбор художника или здесь «всего лишь» отразился факт его собственного нездоровья (на что, кстати, охотно ссылаются иные интер претаторы Достоевского)? Подобные вопросы закономерны и естественны 2. Разрешение их позволит лучше понять мир Дос- 1 Брандес Георг. Собр. соч., т. XIX. СПб., 1913, с. 223. 2 См… например, у Г. Гачева: «А разве это все без значения, что у него город, сырь, белые ночи, нет животных, есть кухни, углы, перегородки, пауки, вонь, лестницы, чахотка, эпилепсия, нет матерей, есть отцы, нет рожания, нет Кавказа, нет моря, но есть пруды?» (Гачев Г. Д. Космос Достоевского. - В сб.: «Проблемы поэтики и истории литературы». Изд. Саранского универ ситета, 1973, с. 110). См. также у М. Альтмана: «В самом деле, почему Капер- наумов и хром, и крив, и косноязычен? И почему вся его семья тоже косноязыч на? Почему у его жены раз навсегда испуганный вид? Почему его дети с одере венелыми лицами и открытыми от постоянного удивления ртами? Что так

тоевского в буквальном смысле слова - мир как землю, заселенную людьми, как малую вселенную. Обратимся к одной из интереснейших, на наш взгляд, загадок творчества Достоевского. Речь пойдет о смысле су ществования в романе «Бесы» Марьи Тимофеевны Лебяд- киной, таинственной Хромоножки, законной, венчанной жены главного героя «Бесов» Николая Ставрогина.

«Отблеск немеркнущего света»?

Традиционная интерпретация, идущая еще от Вяч. Ива нова и С. Булгакова, представляет Хромоножку как «Душу мира», «Вечную женственность», как положительный светлый образ Достоевского, излюбленное создание его музы, вопло тившее глубокие мистико-религиозные прозрения писателя 1. В большинстве высказываний о Хромоножке говорится о не обыкновенных душевных качествах, которыми она наделена как бы в противовес ее внешней ущербности: «Именно ее, полубезумную, писатель возносит почти над всеми персонажа ми романа. Лебядкина - юродивая, но именно поэтому… ей даровано высшее, любовно радостное восприятие жизни. Она почти лишена рассудка… но зато… наделена способ ностью сверхразумного прозрения в сущность людей и явле ний…» 2 напугало мать и поразило детей? Люди Капернаумовы, кажись, добрые (ра душно приютили отверженную Соню Мармеладову), занятие Капернаумова самое мирное (он портной), происхождение самое скромное (из дворовых), а между тем все члены семьи отмечены какой-то роковой печатью, над всей семьей тяготеет какая-то кара. Отчего и от чего? Обо всем этом Достоевский нас ни одним словом не осведомляет» (Альтман М. С. Достоевский по вехам имен. Изд. Саратовского университета, 1975, с. 56). 1 См.: Иванов Вяч. Экскурс. Основной миф в романе «Бесы». - В кн.: Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. М., 1916; Булга ков С. Русская трагедия. О «Бесах» Ф. М. Достоевского в связи с инсцени ровкой романа в Московском Художественном театре . - «Русская мысль», 1914, апрель; Аскольдов С. Религиозно-этическое значение Достоевско го. - В кн.: Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы, сб. I, под ред. А. С. Доли нина. Пб., 1922; Зандер Л. А. Тайна добра (Проблема добра в творчестве Достоевского). - Париж, 1960; Мочульский К. Достоевский. Жизнь и творчество. - Париж, 1980 (1947). 2 Евнин Ф. И. Роман «Бесы». - В кн.: Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959, с. 247. Ср. также: «Физическое уродство и умственное расстройство Лебядкиной оттеняют ее внутреннюю красоту » (Чирков H. М. О стиле Достоевского. М., 1964, с. 19). Аналогичные оценки содержатся и в коммен тариях к роману «Бесы» в полном собрании сочинений: «Чистота сердца, дет скость, открытость добру, простодушие, радостное приятие мира роднят Хро моножку с другими «светлыми» образами Достоевского. Ее, слабоумную и юродивую, писатель наделяет ясновидением, способностью прозревать истин ную сущность явлений и людей» (12, 230). 5* 131

Попробуем поразмыслить над подобными противопостав лениями, несколько изменив их логику. Итак, если Марья Лебядкина - «воплощение внутренней гармонии и совершенства», позитивное воплощение мистико- идеалистических концепций Достоевского о человеке 1, то по чему она наделена хромотой и лишена разума? Неужели для того, чтобы быть совершенным человеком, нужно выйти за пределы нормы и стать объектом медицины? Почему свет и добро трагически не совпадают с красо той и даже как будто вытесняют ее в этом «идеальном» обра зе? Почему идеал осуществляется без красоты, в ущерб ей? Разве в «Бесах» Достоевский отступил от своего главного: «Мир спасет красота»? Но допустим, писатель - ради какой-то еще неясной для нас символики - так обез-образ-ил свой идеал, что все его внешние признаки утратились. В таком случае «идеаль ность» должна бы предполагать исключительную внутреннюю красоту, душевную гармонию , нравственное совершенство. Од нако и тут трудно отрешиться от сомнений. Если Марья Лебядкина обладает способностью «сверх разумного прозрения в сущность людей и явлений», то по чему она согласилась стать тайной женой Ставрогина в ту пору, когда он вел в Петербурге жизнь «насмешливую»? Вспом ним его признание в исповеди: «Я уже с год назад помышлял застрелиться; представилось нечто получше. Раз, смотря на хромую Марью Тимофеевну Лебядкину, прислуживавшую от части в углах, тогда еще не помешанную, но просто востор женную идиотку, без ума влюбленную в меня втайне (о чем выследили наши), я решился на ней жениться. Мысль о браке Ставрогина с таким последним существом шевелила мои нервы» (11, 20). Женитьба Ставрогина в романе моти вирована вполне определенно: «Тут позор и бессмыслица доходили до гениальности», вызов здравому смыслу , «после пьяного обеда, из-за пари на вино», «новый этюд пресы щенного человека с целью узнать, до чего можно довести сумасшедшую калеку». Но как же Лебядкина? Почему же она, ясновидящая Хромоножка, не разглядела сразу истинного лица своего жениха, не разглядела его подлинных намерений и так обма нулась в нем? Что так прельстило ее в Ставрогине - необыкновенная наружность? «Необыкновенная способность к преступлению»? Зачем ей человек, вставший «по ту сторону 1 Евнин Ф. И. Роман «Бесы», с. 247.

добра и зла»? Почему ее брак со Ставрогиным восприни мается всеми (даже Шатовым) как тяжкое иго, «бремя», без всякого «высшего смысла»? Почему, наконец, вечно пья ный, чадный и растленный Лебядкин - родной брат Марьи Тимофеевны? В чем символика этого кровного родства? Ведь в том мире «фантастического реализма», где обретаются Лебядкина и Ставрогин, слепая случайность уступает место закономерности, замыслу и промыслу писателя-творца. Но, может быть, и вовсе бесполезно рассуждать о Марье Лебядкиной в категориях реальных и следует признать ее «символом иной, сверхреальной действительности» (К. Мо- чульский)? И тогда окажется, что Марья Тимофеевна - «отблеск немеркнущего света Девы и Матери» (С. Булгаков) или «идея ипостасного женского начала» (С. Аскольдов)? А может, она - царевна-лягушка, томящаяся в плену злых чар и ждущая избавителя, Ивана-Царевича? Но почему же тогда не вырвалась Хромоножка из плена своей болезни и своего уродства? Если Марья Лебядкина принадлежит к иному плану бытия, какой символический смысл следует видеть в ее гибели? Вопросы эти имеют самое прямое отношение к централь ному конфликту «Бесов». Ответы на них должны прояснить для нас нравственно-философскую концепцию романа и воз зрения Достоевского на религиозно-этический облик народа. Более того, постигая смысл личной судьбы Хромоножки, мы можем определить, насколько соответствовал этот образ представлению Достоевского о «вполне прекрасном чело веке» - идее «старинной и любимой» (28, кн. II, 251).